Валентин Маслюков - Клад

Дружный смех при каждой ошибке неповоротливого малого, который и ошибался-то как-то смешно, на потеху товарищам, словно бы нарочно не желая угадывать того, кто нанес удар, – этот соблазнительный смех все больше и больше разъедал благие намерения Юлия оставаться в стороне, чтобы наблюдать обычаи и нравы людей. В конце концов, сообразил Юлий себе в оправдание, никто его тут все равно не знает.

Так оно и оказалось. Когда Юлий явился из ракитника, мальчишки оставили забаву и сбились кучей, вопросительно уставившись на чужака.

– Тебе чего? – с вызовом спросил один из ватаги, постарше и подлиннее, но хлипкий в плечах.

– Я смотрю, – миролюбиво сказал Юлий.

Но они, верно, никак не могли уразуметь, откуда Юлий взялся и какое отношение имеет к охотничьему замку Екшень. Имеет ли он то есть право кричать, грозиться, драть чубы и вообще водворять на место беспутных поварят, конюшенных и садовых мальчишек? На этот жгучий вопрос ответа не было. А Юлий, знавший жизнь с ее философически-тарабарской, отвлеченно книжной стороны, не понимал того затаенного испуга, который лежал в основании их видимой заносчивости.

– За показ денег не берут, – сказал вертлявый пацаненок с черными руками. И в хитрой мордашке его мало чего оставалось от естественных цветов, все там было шиворот-навыворот: щеки темные, а веснушки или какие-то пятна светлые, волосы и брови выгорели.

– За показ денег не берут, – подтвердил длинный. Но все их повадки свидетельствовали об обратном: мальчишки не возвращались к игре и все чего-то ждали.

А Юлий, мало полагаясь на свое знание слованского языка и человеческой натуры, счел нужным заметить:

– У меня денег нету, – и провел руками по карманам. Пожалуй, он гордился тем, как гладко изъяснил свои мысли по-словански. Но мальчишки не могли постичь этой гордости; они переглянулись, чего-то между собой сообразив, и в этот миг участь наследника престола была решена. О чем, конечно же, последний не был поставлен в известность.

– Хочешь с нами играть? – спросил длинный.

– Хочу!

Простодушная радость незнакомца не заставила мальчишек усовеститься.

– А сможешь? – строго спросил маленький и шустрый, у которого цвет лица был шиворот-навыворот.

– Я видел, как вы играете. Да я и сам знаю, – заверил Юлий, несколько волнуясь при мысли о предстоящем испытании.

– У нас строго, – заметил кто-то.

– Ты человек чести? – важно отерши рот, спросил длинный.

– Да! – заверил Юлий без колебаний.

– Мы все тут люди чести, – объяснил толстый в кухонном фартуке, от которого в близком расстоянии разило перегорелым жиром и чесноком.

Юлий кивнул, что безусловно принимает такое утверждение.

– Дал слово – держи его! – наставительно заметил остававшийся до сих пор в тени. Он был в коротких штанах, но без чулок и босиком. – Чтобы все было по-честному. Не мухлевать.

– Мухлевать? – переспросил Юлий, напрягая память.

– Не мухлевать – это значит во время игры не пукать, – пояснил длинный, тонко уловив затруднения незнакомца.

Юлий удивился.

– Вы смеетесь, – сказал он после некоторого колебания.

Но они, все шестеро, так сразу и укоризненно погрустнели, закачали головами – Юлий почувствовал, что незаслуженно оскорбил новых приятелей недоверием. Однако же, значение слова «мухлевать» безнадежно от него ускользало. Что-то было не так. Напрягая память, Юлий не мог в то же время наблюдать за мальчишками. А если и видел чего, то немного из этих наблюдений выносил. Все было для него внове и все представлялось одинаково значимым, захваченный множеством сильных впечатлений, Юлий не умел отделить важного и существенного от неважного.

– Есть такой вероломный прием, – мрачно пояснил длинный, – мы тебя стукнули, а ты в ответ мухлюешь. Испускаешь дурные ветры. Так вот, чтоб этого не было. Мы со своей стороны обязуемся не мухлевать. Верно, ребята?

– А то как же! Разве можно? – загалдели они с преувеличенной горячностью. А тот, что не проронил до сих ни слова и только ковырялся в носу, сплюнул особенно выразительно.

– Ладно, – сказал Юлий, стараясь не обидеть их явно выраженной досадой или недоверием. – Чего там. Давайте играть.

Но длинный ничуть не смягчился.

– Это не все, – строго возразил он. – Смотри, вот колышек, если не угадаешь, его нужно вытащить зубами, без рук. – Длинный проворно срезал ивовую веточку в мизинец толщиной и заострил конец. Колышек этот, размером чуть больше пяди, они воткнули в мокрый песок на берегу ручья и длинный объяснил условие: после всякой страты – неудачи игрока, который водит, – они бьют ладонью по колышку, загоняя его в землю, – все глубже и глубже при каждой страте. Значит, сколько раз ты стратишь, столько раз колышек уйдет в землю – не останется и пенька, если долго думать.

– Я постараюсь угадать, – сказал Юлий, чувствуя недоброе.

– Это правильный подход, – кивнул длинный, – лучше сразу же угадать, чем грызть потом землю.

– И чтобы по-честному! – напомнил маленький и вертлявый.

Скоро, однако, выяснилось, что одного старания и одной честности мало. Единственное спасение для Юлия заключалось в том, чтобы тыкать пальцем наугад и тогда, имея у себя за спиной шесть кривляющихся рож, в одном случае из шести он должен был бы попасть в ударившего. Юлий же пытался угадать по выражению лиц, по пыхтению, по тому, кто отскочил, по взвинченному шепоту у себя за спиной, этому вечному: дай я! нет я! куда лезешь! иди ты! То есть он пытался принимать во внимание все то множество признаков, единственное назначение которых в том и состоит, чтобы ввести в заблуждение. И блистательно ошибался. Пацанам же достаточно было четырех, пяти, много шести осторожных ударов по колышку, чтобы, не переломив его, вогнать в податливую почву на всю длину. И потом еще припечатать сверху через осыпавшийся песок: только вмятина осталась там, где торчал колышек.

Сгоряча Юлий забыл и об Ананье. То есть он забыл его еще раньше, прежде чем начал горячиться, теперь же, когда поставлен был перед необходимостью искупить свои прежние промахи ловкой зубной хваткой, государственные заботы и вовсе не шли на ум.

– А ты песок сдуй, песочек, – прыснул кто-то из мальчишек. – Дуй, пока не очистишь, – он расхохотался.

Совет был хорош, да песок мокрый – не сдувался. И Юлий, припав к земле грудью, не имея возможности помочь себе руками или каким посторонним предметом – таково было честное условие игры! – вынужден был прийти к мысли, что иного способа извлечь колышек, кроме как есть землю, и нету. Он лежал, пытаясь освоиться с этим неприятным открытием…

Ананья, который не нашел Юлия в условленном месте и порядком встревожился, не приметил наследника среди мальчишек и направился к ручью без всякой уверенности в том, что поступает благоразумно, намереваясь привлечь сорванцов к поискам. Тяжкие сомнения Ананьи – такой он был человек! – вовсе не обязательно, не напрямую сказывались в самой его повадке. Тихонько подобравшись к одному из ошалевших от чрезмерного злорадства мальчишек, он цапнул его за чуб со зловещим возгласом: ага, голубчик!