Инна Сударева - Судья Королевского дома

— С ним ничего не случится! — резко перебил Ванду Фредерик.

— Ты что, Господь Бог, что так уверен?! Тебя год не было — ты не знаешь, как он болел в эту зиму. Мы думали — ничто не поможет. Твой сын чуть не умер! А ты — родной отец — в это время шлялся неизвестно где! А теперь говоришь: ничего не случится! Много ты понимаешь в жизни, я смотрю! — такой гневный поток речей обрушила Ванда на бывшего воспитанника. — Господи, и в чьих руках Королевство?!

— Вот черт! — невольно кинул в сторону Фредерик, чувствуя, что каждое ее слово, как удар молота, прибивает его к земле.

— Ты лицо-то не вороти! Ишь, не нравится ему!

Он молчал, опустив голову. Виноват, сто раз виноват, что еще сказать.

— Да ты обязан жениться! Гарету нужна мать! Тебе — жена, Королевству — Королева и ватага королевичей! Год траура прошел, и нечего дальше закисать. Мы живые и думать должны о живом...

— Может, перенесем разговор на завтра? — заметил Фредерик и развел руками, показывая «смотри — уже стемнело».

— Никаких «перенесем», пока не дашь ответ!

— Как я понимаю, тебя устроит лишь утвердительный?

— Ты всегда был понятливым.

— Та-а-ак, — протянул молодой человек, нахмурившись.

Дама Ванда нахмурилась еще больше и скрестила руки на груди, с вызовом глядя на Фредерика.

— Та-ак, — повторил он, немного сбитый с толку. — Судя по напору, ты даже можешь предложить конкретного человека...

— Что ж, Судья в тебе еще не умер...

— Пожалуйста, не затягивай разговор.

— К чему что-то говорить? Пораскинь еще чуток мозгами...

— Марта.

— Умница. Разве плоха кандидатура? А для Гарета она уже стала матерью.

— Его мать — Кора! То, что она умерла, не значит, что Гарет должен о ней забыть!

— Никто о таком не говорит. Просто сейчас, когда он так мал, ничего не понимает, он видит, кто его любит, кто о нем заботится. Это Марта. Разве не справедливо, что Гарет зовет ее мамой? Разве не справедливо, чтоб все так и продолжалось? А то, что его настоящая мать умерла, когда он родился, он узнает позже, когда войдет в разум...

Фредерик с шумом выдохнул воздух, лихорадочно взъерошил волосы:

— Это невозможно. Даже если бы я и был согласен.

Дама Ванда удивленно посмотрела на него.

— По кодексу Судьи: не должно быть никаких близких отношений со Смотрителями.

— Марта уже не Смотритель...

— Она была им, и все это знают. А кто такой Смотритель? Он умер для всего мира. У него нет прошлого, его настоящее и будущее принадлежит Судье, которому он служит... То, что я посвятил ее в дамы — исключение из правил... И еще — у нее был жених, была помолвка. И что потом? Элиас отказался от нее. Ты понимаешь, что это такое — невеста, от которой отказались? И все равно, какой была причина. Пусть даже это — просто дурь юного гвардейца... И ты теперь предлагаешь мне, Королю, ее в жены?

— Как ты можешь...

Фредерик замахал рукой:

— Я испытываю к Марте лишь самые теплые чувства. Я ничуть не умаляю ее достоинств. Я считаю, что она — одна из лучших дам Королевства, которых я знаю. И она достойна самого лучшего, что есть на свете: любви, уважения, почитания. Но со мной — это невозможно. Я не просто человек, не просто мужчина, я — Король, я глава Королевского дома. И ты думаешь, Дом примет безродную девушку, чужестранку, проданную в рабство?

— То, что ты говоришь — ужасно...

— По крайней мере, я не лгу. И не буду лгать тебе, и в ней не буду поддерживать ложных надежд. А они есть — я чувствую, я вижу. — Фредерик покачал головой. — Они всегда были... Бедная девочка...

— Судьба слишком жестока к ней, — уже сквозь слезы проговорила дама Ванда.

— Мы сами себе все устраиваем. — Голос Короля зазвучал жестче. — Была бы она порассудительней — не было бы этой «жестокой судьбы». Перестать думать обо мне как о любовнике или супруге, ей надо было сразу же. Тем более, я никогда не давал ей повода так думать... И с Элиасом у нее ничего не вышло... Глупая, бедная девочка...

— Ее оправдывает то, что она тебя любит... Это же всем видно — не только тебе.

— Для нее — это главная проблема. Было бы лучше, если бы Марта побыстрее с ней справилась...

Ванда качала головой, почти со страхом глядя на так внезапно ожесточившееся лицо Фредерика:

— Не знала я, что ты стал таким...

— Каким?

— Жестоким.

Фредерик на это лишь хмыкнул:

— Я пятнадцать лет в Судьях. И я реально смотрю на то, что есть, и на то, что может быть. А реальность почти всегда жестока. Разве не жестоко судьба с самого начала обошлась с Мартой? И неужели я более жесток, чем те, кто продал ее в рабство в публичный дом? Я, наоборот, пытаюсь вернуть ее к реальности. Я сделал все, что мог. Я нашел ей жениха, я благословил ее помолвку. Элиас был блестящей партией. То, что произошло, в голове не укладывается...

Ванда, все качая головой, встала:

— Не переговорить мне тебя, Фред.

— Разве дело в том, кто кого переговорит?

Она глянула на молодого человека с укоризной:

— Скажи мне лишь одно, Фред.

— Что?

— Ты любишь ее? Хоть немного?

— Люблю, — тряхнул головой Фредерик. — Как верного друга и хорошего человека...

Марта уложила Гарета в колыбель, накрыла легким покрывалом, так как ночи теперь были теплыми, поцеловала в лоб и замурлыкала для него колыбельную. Никто никогда не учил ее этому, но она подбирала самые простые и ласковые слова, какие знала, и пела. И малыш засыпал, улыбаясь и слегка чмокая губами.

Задернув шторы на высоком узком окне, она зажгла ночник на столике, позвала из соседней комнаты младшую няню, которой полагалось дежурить ночью у колыбели королевича. Пухлая румяная деревенская женщина-кормилица в просторном домотканом платье, бесшумно вошла, присела в глубокое кресло у ночника и принялась за вязанье.

— Я прогуляюсь, а потом сменю тебя, — кивнула ей Марта.

Она вышла в гулкий коридор, прикрыла за собой дверь и вздохнула. Как трепетало все внутри. Потому что где-то, совсем рядом, был он. И ей хотелось видеть его именно сейчас, чтоб убедиться: не сон то, что он вернулся. Шурша платьем, она легко и быстро заскользила по коридору на галерею, оттуда, по лестнице — в нижние, уже сонные, залы и — в сад...

Марта нашла Фредерика за крепостной стеной, под ивами на берегу озера. Как более года назад — после похорон супруги — он стоял и рассеянно бросал в воду камушки. Она просто подошла сзади, почти не дыша, и обняла его за плечи. Потому что не было больше сил сдерживаться. Столько лет сдерживаться...

— Я боялась, боялась, — шептала она, прижимаясь к нему всем телом.

— Боялась? — спросил Фредерик, тоже боясь — боясь обернуться.

— Боялась, что больше вас не увижу. — И Марта поцеловала его в затылок.

Он промолчал, невольно позволив ей это. Давно женские руки его не обнимали, а губы не касались его тела. Что бы там ему ни думалось, что бы ни говорилось совсем недавно, а это было приятно, очень приятно. И улеглась изматывающая буря, что поднялась в нем после беседы с Вандой.