Сергей Болотников - Город призраков

Поворошили немилосердно воняющие гнильем куклы.

У Николая нашли старинные позолоченные часы с промятой крышкой. Влад приложил к уху, потряс, сказал:

— Не работают.

— Конечно, не работают, — тихо произнес Стрый, забирая часы и глядя на инициалы на внутренней стороне крышки. — Н. В и Е. М. Это мы. Когда нам было лет по десять, он стащил часы у старого деда, нашего с ним соседа. Этим часам, наверное, лет сто, но уже двадцать лет, как они не ходят. Николай... очень гордился этими часами. И... мы тогда друзья были — не разлей вода, вот и выцарапали на крышке свои инициалы. В знак вечной дружбы. — Он горько ухмыльнулся. — Я думал, он их продал, когда... когда начался тот морфиновый угар. Он все продал, даже мебель. А часы сохранил. Ценил. Помнил... — Стрый моргнул, а потом вдруг резко вскинул голову: — А эти взяли их!! Чтобы начинить ими куклу! Твари! Твари!!!

— Тихо, Стрый, — Дивер встряхнул Малахова за плечо. — Отомстишь, успеешь...

Стрый только головой качнул и сунул часы во внутренний карман, поближе к сердцу.

А через пять минут стало понятно, отчего так воняет догорающее чучело Кобольда. Среди ветхой ткани горел еще пластиковый пакетик с димедролом — капсулы шипели и плавились, распространяя вокруг смрад.

— Вот что у тебя самое дорогое, — мрачно сказал Стрый, — вот что у тебя было за душой, Кобольд. Горстка таблеток — единственно, что ты любил. Шакал! — внезапно свистяще выговорил он и сильно пнул чадящее чучело. То поднялось в воздух и глухо ударило о противоположную стену. Пакет с димедролом выпал и остался дотлевать на бетоне.

— Вот так бывает... — сказал Владислав. — Аж сердце захолонуло, как их увидел. Всегда мертвяков да духов боялся.

— Успокойся, Владик, — произнес Дивер, — это, наверное, капкан был. Тот, про который Никита рассказывал.

Ножи тоже были настоящими — каждое мертвое чучело имело при себе лезвие, покрытое рунами.

— Могли убить? — спросил Дивер у замершего в дверях Никиты.

Трифонов медленно кивнул:

— Дальше будет страшнее.

— А нам не привыкать, — бодро сказал Дивер. Шок его уже оставил. — Дальше идем.

— А этот где? — спросил Владислав. — Сектант?

— Рамена? — Стрый еще раз легонько пнул подделку под Кобольда. — Его, как видишь, нет.

— Ну, ты жив, Стрый, ты с нами. А он...

Дивер стоял у противоположной двери, ведущей в катакомбы, махал рукой. Победа подняла его настроение — Севрюк так и рвался в бой.

— Все равно мы никогда не узнаем, — мрачно сказал Евгений Малахов и зашагал к Диверу.

Влад остался, глядя на разбросанные, издырявленные куклы.

— Столько загадок... — прошептал Влад и пошел к дверям.

— Они были здесь, — четко сказал Хоноров, стоило Сергееву подойти, — ты почувствовал?

— Да, Евлампий, почувствовал. Они меня чуть не убили.

Влад сжал зубы и потащил Хонорова за собой в темноту подземелья.

Широкий коридор уходил куда-то во тьму. Вытертый до полного обесцвечивания линолеум на полу, лампы в жестяных абажурах через каждые пять метров, стальные двери по обеим сторонам. Здесь было теплее, чем на поверхности, — стены плакали прозрачной холодной влагой, и она прокладывала дорожки в бугристом бетоне.

Быстро миновали катакомбы — пустые, темные, множащие звуки шагов негромким эхом.

Ход в пещеры был неприметен и выглядел как еще одна дверь. Не будь с ними Никиты, они, без сомнения, прошли бы мимо этой неприметной, покрытой лишаем ржавчины створки. Но Трифонов уверенно сказал:

— Здесь...

Севрюк подергал ручку — заперта. С отвращением вытер руку от налепившейся пушистой, как кроличья шерсть, плесени. Спросил:

— Дальше что?

Стрый вынул ключи Босха, увесистую связку, и, выбрав наиболее массивный, покрытый ржавчиной, вставил в замочную скважину. Провернул, глухо щелкнуло — и дверь слегка отошла от косяка. Посыпалась пыль.

— Запасливый был Босх, пусть ему вертел кой-куда воткнут там, где он сейчас оказался, — произнес Степан.

— Все для людей делал, — сказал с усмешкой Стрый, толкнул дверь, и она растворилась в узкую штольню с выложенными известняком стенами. Потолок был низок.

Через штольни шли долго — узкие однообразные коридоры, столь похожие друг на друга, что даже Степан, признанный знаток этих мест, зачастую путался и уступал место проводника Никите, который шел уверенно, руководствуясь непонятным своим чутьем. Они не попали ни в тупики, ни в природные ловушки-давилки, появляющиеся, когда потолок штольни уже достаточно обветшал и при малейшем шуме и шорохе был готов обвалиться на голову. В штольнях было тихо и прохладно, и только в глубине породы нет-нет да и скрипело что-то — сдвигались пласты земли. А однажды на полу нашли пустую ржавую банку — шахтерский прообраз керосинок, древний, как Нижний город.

И с каждым новым шагом в глубь земную становилось теплее.

— Ты знаешь, — сказал Владислав Диверу, — эта история с похищенным теплом... Получается, как в сказке про проглоченное солнце.

Дивер усмехнулся, спросил:

— Думаешь, тепло еще будет?

— Будет жарко... если доберемся.

— Тише... — прошептал Никита, — там впереди кто-то...

Сбавили шаг, напряженно вслушивались, но звуки их марша все равно заглушали все остальные.

Прошли еще два десятка метров, и впереди замаячил перекресток — четыре хода, которые под острыми углами соединялись друг с другом. На полу валялся технический мусор, пришедший откуда-то из древних времен, когда разрабатывали эти штольни.

На перекрестке замерли серые звери, глаза их в свете фонаря горели зеленым. С белоснежных клыков капала слюна.

Низкий горловой рык разнесся по штольням, стал многократно дробиться и искажаться, словно в подземелье собрались два десятка маленьких чудовищ.

Дивер прицелился, но теперь уже Мартиков хлопнул по оружию ладонью, отводя ствол:

— Ты что? Это те волки... вон как скалятся, видно — одичали совсем.

Звери сверлили их зелеными глазами, а потом из глубин шахты появился еще один — полупрозрачный, источающий бледно-голубой свет. Тоже оскалил клыки, глядя Мартикову прямо в глаза. Мол — мы больше не вместе, но не подходи, а то не ровен час — вернусь.

— Все равно здесь нельзя стрелять, — сказал Степан Приходских, — крепь дряхлая, в позапрошлом веке делалась. Пальнешь — на голову рухнет.

— Ножики те зря не взяли, — произнес Дивер.

— Вот бы сам и взял, а я к этой погани больше не притронусь, — заметил Стрый, глядя, как волки медленно отходят назад, во тьму. Звери были холеные, откормленные.

Дождавшись, пока звери исчезнут в соседнем тоннеле, Никита Трифонов уверенно вышел на перекресток, как обычно, не сомневаясь — выбрал центральную штольню, там, где на полу просматривались ржавые остатки рельс.