Сергей Болотников - Город призраков

А там вовсю шел развеселый праздник. Тяжелый дым стоял коромыслом, витал под потолком, просачивался в многочисленные дыры жорикова жилища. По земле были в беспорядке раскиданы рваные матрасы, потерявшие вид тулупы и прочая мягкая требуха, на которых сейчас возлежали участники пиршества — пятеро местных бродяг, королева бала — пятидесятилетняя тетка по кличке Шавка, и, наконец, сам хозяин лежки Жорик. Посередине активно коптил костер, над которым на палках была подвешена истекающая неаппетитными запахами паленого собачья тушка. Девять бутылок «Мелочной» и шесть сосудов «Пьяной лавочки» — подпольного некачественного портвейна, стоившего сущие гроши, валялись подле матрасов. В помещении витал тяжелый алкогольный дурман.

На вошедшего Васька уставились с пьяной недоброжелательностью, кто-то даже подхватил оставшийся полным сосуд с благостной влагой и поспешил убрать его с глаз долой. Потом кто-то сказал разочарованно: «Это ж Васек...» — и тут же был заглушён радостным воплем Жорика:

— Васек!!! Че встал?! — после чего последовал матерный глагол, служивший аналогом приглашения войти.

Василий согласно склонил голову и скромно присел на краешек одного из матрасов. Снулый, владелец матраса, уже пребывал в мире сновидений и потому прогнать не мог. Ваську повезло, Жорик сегодня пребывал в хорошем настроении, а, следовательно, мог нормально воспринять рассказ про обратившегося непонятно во что Витька.

— Васек, не стесняйся! — доверительно сообщил Жорик, наклоняясь в сторону названного. — У нас седня праздник! Вот ему, — корявый грязный палец атамана бездомных указал на Снулого, — вот у него седня юбилей! Ему седня... — Он мучительно задумался, собрав лоб в складки, после чего, грубо пихнув именинника, вопросил: — Слышь, Снулый, хрен, тебе скока седня?

Снулый заворочался, замычал что-то невразумительное, но был пихнут опять и вынужденно пробурчал требуемое. Сквозь нагромождение глаголов и междометий известного свойства явилась истина — Снулому исполнялся полтинник, а теперь дайте ему спокойно досмотреть свои имениннические сны.

— Во! — с видом величайшего первооткрывателя сказал Жорик и в знак величайшей милости протянул Ваську щербатую эмалированную кружку, наполовину наполненную «Пьяной лавочкой». — Спрысни...

Васек спрыснул и минуты на три забыл о цели своего прихода, штука была едучая, как уксус, а мощный запах сивушных масел вышибал непрошеную слезу. Жорик благосклонно внимал Васильевым мучениям, глаза его были мутны.

— Жорик... — слабо сказал Васек, еле отдышавшись после приема «Лавочки». — Жорик, я...

В этот самый момент доселе молчавшая Шавка подняла мутные очи и на пару с Проигрывателем, местным песняром-запевалой, грянула «Ой, мороз, мороз!», да так невразумительно, что со стороны казалось, что ее одолели жуткие судороги и теперь она помирает, исходя криком.

Сморщившись от режущего уши вопля, Василий попытался прокричать требуемое Жорику, но был совершенно заглушён. Худой и синюшный бомж Саша между тем полез к исходящей соком собаке, но отдернулся, встретив предупредительный взгляд атамана. Знал, тот бывает строг, даже жесток. Собаку оставили на потом.

Вонючий дым активно коптил крышу лежки, улетучивался в специально проделанное отверстие. Со стороны лежка выглядела странной смесью индейского вигвама с чукотской юртой, и длинный язык беловатого дыма, поднимающийся из ее макушки, только дополнял сходство.

Внимательно выслушав Васильевы вопли, Жорик кивнул, а потом со всей силы заехал Шавке по скуле, оборвав душевный напев. Проигрыватель заткнулся сам. Не обращая внимания на шавкин скулеж, атаман внятно сказал Василию:

— Говори.

И тот, вдохнув побольше вонючего воздуха, выдал:

— Витек перекинулся!

— Ну? — вопросил Жорик, было видно, что Витьков переход в мир иной не вызвал у него никаких горестных чувств.

— Не просто перекинулся, — усилил впечатление Васек, — Убили его. Зеркало убило!

Жорик выразил на лице целую гамму чувств. Тут было и удивление, и легкая заинтересованность, и снисходительная улыбка, адресованная ему, Ваську, и много чего еще. Впрочем, лицо у Жорика была такого сорта, что зачастую одна эмоция истолковывалась как совершенно противоположная.

Торопливо и внушительно размахивая перед собой руками, Василий начал свой рассказ, особо отмечая то, что чудовище, бывшее Витьком, каким-то образом чувствует его, своего бывшего напарника и собутыльника. Беглец так увлекся, что не заметил, как остальные участники пирушки сползлись поближе и стали заинтересованно слушать. А, и правда, что не хватало еще у этого пира — только хорошей байки! Бомж Саша снова сунулся к собаке, но был замечен неусыпно бдящим Жориком и на этот раз не отделался так легко. Жестокий атаман поймал его за руку и на секунду сунул ее в огонь. Саша не орал, только всхлипывал и поддерживал на весу поврежденную конечность.

— И он за мной идет! — закончил свое увлекательное повествование Василий. — Он меня ЧУЕТ! Не знаю как, но чует!

И он замолк, выжидательно глядя на Жорика. Тот был спокоен. Царственным жестом подозвал к себе Шавку, а потом, страшно перекосив лицо и воздев над собой скрюченные руки, произнес что-то вроде:

— А глаза — во! — спародировав часть рассказа Василия.

Шавка залилась смехом, ненатуральным и неестественным, а за ней и все остальные. Смеялись громко и с чувством, толкая друг друга локтями и утирая выступившие слезы. Даже Саша забыл про обожженную руку и присоединился к остальным, зашедшись в тоненьком поскуливающем смехе. Жорик смеялся громче всех и в припадке буйного веселья хлопал себя по коленям, покачивался из стороны в сторону и иногда тыкал пальцами в беглеца.

— Ну, Васек! — простонал он отсмеявшись. — Ну сказанул, а? Чует, да? А глазищи — ВО! — И, не выдержав, глава всех городских бездомных снова раскатисто захохотал.

Бомж Егор тыкал Василия в плечо кулаком, хихикал мелко, приговаривая:

— Совсем ты, Васька, допился. Из мозгов выжил. Зато как расска-а-азываешь! Прям писатель или поэт хренов!

В лежке было жарко и дышалось с трудом, тяжелые никотиновые клубы заставляли слезиться глаза. Свежий ветерок из-за занавески внутрь почти не проникал.

— Вы что?! — закричал Васек гневно, закричал прямо в эти раскрасневшиеся от хохота и спиртного рожи. — Вы не верите, да?!

Те смеялись только громче, и чем больше бесновался Василий, тем больше смеха вызывал он у бродяг. Смеялись так, что невзначай кокнули непочатую бутыль «Пьяной лавочки», но даже не заметили этого. Васек приподнял еще одну бутылку, на этот раз пустую, ему хотелось вскочить и засветить этим опустевшим сосудом прямо в испитое рыло хохмачу Жорику, потому что тот не знает, о чем смеется. Он не видел, как зеркало ест человека, он не прятался в ухоронке от непонятного чудища. Он... да что он понимает, он-то ведь не кончал школу с красным дипломом!