Стивен Дональдсон - Первое Дерево

И тут Линден поняла, что этот вопрос мучил ее всю жизнь. И она до сих пор не знала ответа.

— Избранная, ку-ку! — Очнувшись, Линден увидела, что Красавчик уже закончил работу и стоит теперь, наклонившись к ней так близко, что в его зрачках она могла разглядеть собственное отрешенное лицо. — Слушай, с того самого момента как мы встретились с тобой в Сарангрейве, я ни разу не видел тебя в хорошем настроении. Ты то просто сумрачная, то мрачнее ночи. А когда же наступит рассвет? Разве то, что ты спасла Друга Великанов и Сотканного-Из-Тумана от смерти (а кроме тебя этого вообще никто бы не смог сделать), ни капельки тебя не радует? — Он задумался, сдвинув брови, и вдруг решительно уселся рядом с ней, как для долгого разговора. — У нашего народа есть поговорка. — Он говорил серьезным тоном, но уголки его губ подрагивали в улыбке: — «Дверь на засове не пропускает света в дом». Не хочешь выговориться? Ведь, кроме тебя, никто этот засов отодвинуть не сможет. Ну, выходи.

Линден тяжело вздохнула. Его предложение было именно тем, что ей требовалось, но проблем, сомнений и тревог накопилось столько, что она не знала, за что схватиться, чтобы распутать тугой узел, в который они стянулись. И все же, помолчав, она решилась:

— Помоги мне найти смысл.

— Смысл? — тихо переспросил Красавчик.

— Иногда… — она мучительно искала слова, чтобы он ее понял, — мне кажется, что он здесь из-за меня. Хотя меня саму сюда втянуло вслед за ним по чистой случайности. А может, я здесь потому, что должна сделать нечто. Может быть, для него, — добавила она, вспомнив встречу со стариком у Небесной фермы. — Не знаю. Я вообще ничего не понимаю. Но когда над ним нависла угроза смерти, меня это ужаснуло до глубины души. В нем есть столько всего, что для меня жизненно необходимо. Без него я здесь вообще не имею никакого смысла. Никогда не представляла себе, что… — она прикрыла глаза рукой, но тут же ее опустила, чтобы Красавчик мог через глаза заглянуть в ее душу, — что без него я буду чувствовать себя ущербной. И более того, — у нее перехватило горло: «Я не хочу, чтобы он умер!» — я не представляю, как ему помочь. По-настоящему. Он прав в своей борьбе против Лорда Фоула. Кто-то же должен спасти Страну. Нельзя допустить, чтобы весь мир стал игрушкой Опустошителей. Это мне понятно. Но я-то что могу? Я не знаю этого мира таким, каким он его хочет видеть. Я не видела ничего, что заставило его отдать свое сердце Стране. Я никогда не видела ее здоровой!

Я пыталась помочь. Да я чуть не свихнулась от натуги объять то необъятное, что открылось мне благодаря моему пресловутому видению. Но даже оно не может помочь мне понять свое предназначение. Я не имею никакой власти, никакой силы.

Власть. Сила. Всю свою жизнь Линден жаждала силы и власти. Но эта страсть ее была зачата в глубоком мраке сна разума, и ее тайный брак с сердцем был намного крепче, чем иные браки по любви и согласию.

— Единственное, на что я способна, — это удержать в нем жизнь, и то боюсь уморить его своей заботливостью. Вообще все, что я делала в своей жизни, я делала из чувства противоречия. Я ведь стала врачом не потому, что хотела, чтобы люди жили. А потому, что ненавижу смерть.

Теперь ей стало легче говорить. Здесь, на согретой ярким солнцем палубе, ощущая на лице свежий ветерок и глядя в мудрые, участливые глаза Красавчика, ей было проще отважиться вскрыть все нарывы своей души.

— Говори, Избранная. Ты запуталась в своих заботах, сомнениях и страхах. Но все они — только следствия того, о чем ты пока не решаешься заговорить. Я, — Красавчик сделал попытку распрямиться, насколько позволял искривленный позвоночник, — все-таки Великан. Мне очень хочется рассказать тебе одну нашу историю.

Линден не ответила. Но она знала, что Красавчик поймет ее молчаливое согласие. Никто и никогда не понимал ее так хорошо, как этот уродливый Великан.

— Я думаю, ты уже знаешь, что я муж Первой в Поиске. — Линден молча кивнула. — Это для всех она Первая, а для меня — Горячая Паутинка. Нелегко мне будет рассказывать тебе об этом, но слушай.

Прежде всего тебе нужно знать, что у нас, Великанов, дети рождаются довольно редко. Семьи с тремя детьми скорее исключение, чем правило. И потому дети для нас — самое драгоценное, что может быть в жизни. Мы бережем их как зеницу ока. Любого. Даже такого больного и уродливого, каким родился я. И в то же время живем мы очень долго. Для нас ребенок, проживший столько, сколько ты, еще только вышел из младенчества. Поэтому мы считаем не годы, а десятилетия. У нас родители и дети на всю жизнь остаются связанными теснейшими узами любви, доверия и взаимопонимания.

Тебе необходимо знать все это, чтобы понять, что значило для Первой лишиться родителей. Утрата первого из них до сих пор для нас — открытая рана. Обычно Великанши довольно легко переносят беременность и роды, но мать моей Паутинки, Пенистая Волна, была исключением: она умерла, дав жизнь своей дочери. Ее отец, Скалистый Утес, был строителем и капитаном корабля, названного «Плясунья на волнах», и частенько уходил в плавание, оставляя свою малышку на берегу. Она росла, не зная материнской заботы, и поэтому привязалась к отцу настолько, что, когда он наконец появлялся, не отходила от него ни на шаг. Ее грациозность и нежность были для него памятью о безвременно ушедшей жене, и потому, как только Паутинка стала чуть постарше, отец стал брать ее в море. Все ее детство прошло на ходящей ходуном палубе, и первым ее украшением были брызги морской воды в кудрях, сверкающие на солнце, как бриллианты.

В те времена, — Красавчик бросил на Линден затуманенный взгляд, а затем снова устремил его к небесам, возвращаясь мыслями в далекое прошлое, — я уже служил на «Плясунье». Для меня Паутинка вскоре стала отрадой всей моей жизни. Ее нежное личико было для меня светочем и источником радости. А я для нее — всеобщей любимицы и баловня — был только одним из многих. Я и не ждал другого отношения: она была совсем ребенком. А я — калекой. Таков уж мой удел: женщины, а особенно девушки, относятся к таким, как я, с жалостью и состраданием. В лучшем случае они могут испытать ко мне дружескую симпатию. Но надеяться на что-то большее… Мне?..

И вот однажды (рано или поздно это случается со всеми кораблями) «Плясунья на волнах» по счастливому стечению обстоятельств заплыла в Душегрыз.

Я сказал «счастливое стечение обстоятельств», Линден Эвери. И до сих пор благословляю этот день. Душегрыз — море капризное и опасное, и до сих пор не существует ни одной подробной его карты. Но Скалистый Утес положился на свой морской опыт. Он допустил в своих расчетах какую-то ошибку и тем самым поставил нас на край гибели.