Стивен Дональдсон - Первое Дерево

— Он говорит правду? Мы действительно не можем с ним ничего сделать?

Линден кивнула. Однако мысли ее сейчас были совсем о другом: она могла бы доказать, что Финдейл не прав, но для этого ей кое-чего не хватало. В поисках точки опоры она внезапно обернулась к Великанше:

— Расскажи мне о своем испытании. Что они придумали для тебя?

Первая отпрянула, пораженная неуместностью вопроса. Но так как Линден настаивала, она смягчилась и довольно спокойно спросила:

— Красавчик тебе уже рассказывал о себе?

— Да.

— Тогда тебе будет, с чем сравнивать. — Одной рукой она вцепилась в рукоять меча, а вторую плотно прижала к ноге, вытянувшись в струнку, словно хотела удержать себя от излишних эмоций и жестикуляции. — Так вот, ко мне во время испытания элохим явился в облике Великана. С удивительным искусством он скопировал Красавчика. Вплоть до выражения лица. Но это был не мой муж, каким я его знаю. Это был Повенчанный-Со-Смолой, каким он мог бы быть, если бы родился нормальным ребенком: стройный, статный, красивый — словом, воплощение всех достоинств Великанов. — Глаза ее затуманились воспоминанием, но она тут же снова заговорила преувеличенно жестко, чтобы не позволять себе расслабляться: — И он стоял передо мной — Красавчик, каким он мог быть, — и был так хорош, что в него нельзя было не влюбиться.

Неслышно подошел Красавчик и остановился, слушая ее с кривой улыбкой. Но глаза его сияли.

Первую его присутствие нисколько не смутило.

— Сначала я заплакала. А потом расхохоталась: при всей его искусности этому элохиму не по силам было скопировать ту ясную радость, которой всегда так сияет мой Красавчик. А элохима моя бурная реакция задела, — усмехнулась она, — но он не пожелал хохотать вместе со мной и бежал с поля боя с кислой физиономией.

Красавчик беззвучно рассмеялся, его глаза так и лучились радостью и любовью. И вдруг у Линден в голове что-то начало складываться. Рассуждая сама с собой и рассеянным взглядом скользя по Первой, волнующемуся морю и бездонному небу, она заговорила:

— Единственное, что делала Дафин, это отвечала на мои вопросы.

И, оставив Великанов теряться в догадках по поводу такого странного заявления, заспешила в каюту Ковенанта.

«Звездная Гемма» резво бежала по разгулявшемуся морю, карабкаясь на выраставшие перед ней валы. Линден при такой качке приходилось цепляться за стены и за Кайла, но она упорно продолжала идти. Может, она и не обладает силой, способной выжать из Финдейла правду, зато такой силой обладает Ковенант. Только бы ей удалось поднять хоть краешек пелены, окутывающей его сознание! Наконец-то она отважилась на эту попытку. И даже ждет ее с нетерпением.

Себя она убеждала, что ей не терпится помочь Ковенанту восстановиться. Ей так необходимо общение с ним, его уверенность в себе. Но она все еще была в ярости, и внутри ее постепенно разрастался мрак.

У дверей каюты она встретила Бринна. Тот вышел ей навстречу и молча преградил дорогу. Даже воздух в коридоре, казалось, был насквозь пропитан исходившей от него неприязнью. До Элемеснедена он никогда не сомневался в ее праве навещать Ковенанта, когда ей вздумается. Теперь же он спросил, причем довольно резко:

— Что тебе здесь надо, Избранная?

Она проглотила обиду и глубоко вдохнула, чтобы сдержаться.

— Если ты еще не слышал, то знай — у нас на борту элохим. Это Финдейл. Они его зачем-то послали вместе с нами, и, похоже, нам от него не отделаться. Единственный из нас, кто может найти на него управу, — это Ковенант. Я пришла попытаться помочь ему, прийти в себя.

Бринн переглянулся с Кайлом, словно спрашивая у него подтверждения ее словам, и, опустив глаза, с легким поклоном открыл перед ней дверь.

Она шагнула в каюту, метнув на харучая такой свирепый взгляд, что он не последовал за ней, а оставил их с Ковенантом наедине и даже прикрыл двери.

Линден постояла с минутку, собирая все свое мужество, но безмолвное присутствие Ковенанта, словно ледяной рукой сжало ее затылок, и она обернулась к нему.

Он сидел на каменном стуле у небольшого круглого столика, словно кукла: ноги вытянуты во всю длину и бессильные руки брошены ладонями вверх на колени. На столике стоял поднос с остатками завтрака. Возможно, она помешала Бринну закончить процедуру кормления. Но Неверящему это было безразлично. Его лицо выражало не больше, чем та черная пустота, что угнездилась в его мозгу.

Линден тихо застонала. Она вспомнила, каким увидела его в первый раз: буйного, энергичного, с глазами, мечущими молнии, с повелительной, властной складкой у рта. Он был предельно уставшим, но все же находил в себе силы жить и бороться. Идти по избранному пути до конца. Этим-то он и приворожил ее тогда.

Но сейчас она видела перед собой дряхлого старика, седого, с косматой бородой, надежно скрывавшей резкость черт. Глядя на него, можно было сказать, что этот человек потерпел крушение всех надежд. Глаза были пусты. Стеклянные, как у трупа.

Сейчас он был даже слишком похож на ее отца в тот страшный день. Когда последние капли крови вытекали из его перерезанных вен на грязные половицы чердака, он сидел точно в такой же позе, и взгляд его был так же пуст.

Ковенант отличался от него только тем, что дышал. Ежедневные кормления поддерживали в нем жизнь. Тут он произнес свою обычную фразу, и Линден испугалась, что на самом дне его подсознания все же сохранилось нечто, что боится ее и предупреждает об этом.

Она обязана одержать его. Как Опустошитель. От одной этой мысли во рту появился отвратительный привкус. Она поняла, что, если будет медлить, взвинтит себя еще больше. Знакомый страх, который всегда сковывал ее волю, болезненно сжал ледяной рукой сердце. Страх перед тем, во что она может превратиться. Руки ходили ходуном, но она заставила себя взять еще один стул, поставить его так близко к Ковенанту, что, сев, уперлась коленями в его колени, и трепещущими пальцами сжать его безвольные кисти. Затем она погрузилась в его слепые глаза, пытаясь найти путь к нему.

И вновь вокруг нее стала сгущаться беспросветная тьма, удушливая, просачивающаяся и в нее.

Но тут же появилась опасность: ее полная уверенность в бессилии и беззащитности Ковенанта выпустила на волю ее давний голод, и тот, урча от жадности, стал расползаться в ней.

Совершенно инстинктивно она попыталась загнать его назад и удержаться на сумеречной границе между своим сознанием и мраком бессознательности Ковенанта. Но бездонная пучина черной пустоты, заполнившей его мозг, стала затягивать ее. Однако она была еще в состоянии различать некоторые аспекты его состояния, которые сохранились где-то на задворках. К своему огромному удивлению, она обнаружила, что воздействие на него, заставившее замолчать его разум, оказывается, приостановило и распространение яда.