Елизавета Дворецкая - Огненный волк

Вид ее лица и порадовал его, и причинил боль напоминанием о Милаве. Он старался забыть ее, но не мог, каждое женское лицо напоминало ему о ней. Он не сделал Лисичку своей женой, но оставил у себя и был доволен, что есть с кем поговорить на родном языке. Постепенно она перестала его бояться и даже стала в глубине души жалеть — сама не зная почему. Казалось бы, чего ему не хватает, князю, почти богу? Но женским чутьем Лисичка угадывала, что он хранит в сердце какое-то несчастье, и ни она, ни все красавицы мира не могут его утешить.

Лисичка прислуживала им за едой, отводя глаза от настойчивых взглядов Утреча и не отвечая на его расспросы, хотя ей самой было очень любопытно, откуда здесь взялись три дебрича.

— Так ты теперь на Рысей собрался? — тем временем спрашивал Тополь.

— Собрался, — ответил Огнеяр, оглядывая свое веселящееся воинство. — Они, Волки мои, совсем не плохие ребята оказались. Честные — у них ложь вроде помешательства считается. Потому и всех говорлинов каженниками считают — что больно легко врут. И смелые. С такими воевать можно.

— Ас Неизмиром-батюшкой повоевать не хочешь? — спросил Кречет.

Огнеяр вскинул на него глаза, в них ярко блеснула красная искра. Ему и самому не давала покоя мысль об оставленном Чуроборе.

— Он ведь знает, что ты здесь, — продолжал Тополь. — Купцы рассказали. Как по-твоему — что он теперь задумает? Ты же теперь вроде бога — все знаешь.

— Эх, зря мы так быстро из Чуробора сорвались! — с досадой сказал Кречет. — Я и раньше уж подумал. Хоть бы узнали сперва…

— Да он ведь не с нами стал бы совет держать, — успокоил его Тополь. — А как мы узнали бы — поздно бы было. Ты-то что скажешь, личивинский бог?

Огнеяр пропустил насмешку мимо ушей.

— А где-то ведь и главный мой враг ходит, — задумчиво проговорил он чуть погодя.

— Какой враг? Уж куда лучше Неизмира?

— Да нет! Помните, мне от рождения было предсказано подраться с кем-то. Так я теперь знаю с кем.

— Да ну?

Все три кметя придвинулись к нему, даже Утреч оставил в покое Лисичку. Предсказание Огнеяру с самого детства занимало их умы, и им очень хотелось узнать наконец эту тайну.

— Ходит где-то по земле сын Перуна, — заговорил Огнеяр. — Тоже оборотень. Вот для битвы с ним я и послан. Для того мне отец и дал стать Князем Волков — чтобы сильнее был. Да только кто знает — я ли его убью, он ли меня? И где его искать?

— Искать его вовсе и не надо! — первым решил Кречет. — Судьба придет — за печкой найдет.

— Так это не Неизмир? — спросил Утреч.

— Я всегда знал, что не он. Какой из него сын Перуна?

— А вот он не знает. Знал бы…

— Да чего говорить! — Огнеяр махнул рукой. — Кабы все судьбу знали — не то бы было.

— Так и что теперь? — Тополь посмотрел в глаза Огнеяру. — Наглел ты себе племя, и в князи, и в боги сел, почитают тебя, девок натащили, воевать вон собрался. Всю жизнь в личивинах останешься?

Огнеяр помолчал. За прошедшие месяцы он старался сам себя не спрашивать об этом, не думать о будущем — слишком живо было в памяти ранящее прошлое. Но теперь, когда об этом спрашивали названые братья, он не мог уклоняться от этих вопросов. Все-таки он стал князем, почти против воли, но стал. Он был богом для своего нового лесного племени, но ему приходилось заниматься всеми теми досадными делами, что обременяют каждого князя-человека: судить, мирить, карать, собирать дань и раздавать указы. Ни один Сильный Зверь никогда еще таким не занимался — да и не смог бы. Для этого нужен человеческий ум и человеческая душа. Огнеяр осознал княжеский долг и принял княжеские обязанности. Это было нелегко, но совесть его перед личивинами была чиста.

А перед предками-Славояричами? Не этого они от него ждут. Голоса их, умолкшие было в его душе за все эти месяцы, снова заговорили, разбуженные дебрической речью трех побратимов, и мысли об оставленном Неизмиру и Светелу Чуроборе кололи и тревожили Огнеяра.

— Нет, — сказал он наконец. — Я как-то сон видел… С месяц тому. Мать видел. Она меня звала. Говорила, что я забыл ее, и город своих предков забыл. Не поверите — чуть не со слезами проснулся, как дитя малое. Не буду я личивинским богом. Кого во мне только нет, Хорее Пресветлый! — Огнеяр вдруг вцепился обеими руками в волосы на затылке, словно хотел сжать раскалывающуюся голову. — И Огненный Змей, и Князь Волков, и Метса-Пала… А ведь кровь князя Гордеслава во мне тоже есть. И я своего наследства Светелу не отдам.

Тополь молча сжал его плечо. Такого ответа он и ждал от своего Серебряного.

Светел подъезжал к Глиногору в самом конце месяца листопада, перед Макошиной неделей. Почти беспрерывно шли дожди, Белезень, а потом Велиша раздулись от большого притока воды. Мутные потоки поднялись высоко, и крупные княжеские ладьи с большим трудом поднимались против бурного течения. На переправе через Истир было потеряно целых десять дней — пришлось далеко спускаться по берегу в поисках места поуже и поспокойнее. Дожди — к доброму исходу задуманного дела, но Светел уже через три дня проклинал щедрость Сварога, так не ко времени растворившего свои небесные источники. Он подумывал даже оставить ладьи и ехать берегом, но быстро отказался от этой мысли — даже самые сильные кони увязли бы в дорожной грязи. Недаром говорят: листопад-грязник ни колеса, ни полоза не любит. Мало кто пускается в дальний путь в это время, умнее было бы дождаться снега, но Светел не мог позволить себе быть умным. Его дело не терпело отсрочек. Ведь Дивий тоже не ждет — или он совсем его не знает.

На каждом привале Стрибогу [168] Стрибог — бог неба и ветра и Попутнику [169] Попутник — дух — покровитель дорог приносили обильные жертвы, но все же путь затянулся. Подъезжая к Глиногору, Светел не на шутку тревожился, что смолятинский князь уйдет в полюдье [170] полюдье — ежегодный объезд князем подвластных земель с целью сбора дани, суда и прочих владельческих дел , не дождавшись его. А догонять Скородума где-то на становище [171] становище — укрепленный городок на пути полюдья, предназначенный для ночлега дружины и хранения собранной дани. Обычно располагались на расстоянии дневного перехода одно от другого было совсем некстати: и занят он будет другим, да и дочь он ведь с собой туда не возьмет. А Светел хотел говорить о своем деле при княжне: в прошлом году он сумел ей понравиться и знал об этом. Скородум же в глазах расчетливого Неизмира имел славу простака: чего его дочь захочет, то он и сделает.

Наконец впереди показался высокий береговой холм, на котором стоял глиногорский детинец. Столица смолятичей далеко славилась своей красотой: вознесенный над широким пространством Велиши, крепкий срубный детинец с затейливо украшенными башнями сам казался княжеским столом.