Елизавета Дворецкая - Огненный волк

Они очень огорчились бы, узнав, что Метса-Пала вовсе не хочет вести их в эти славные битвы. Его человеческая кровь была говорлинской, и он проклял бы сам себя, если бы повел личивинов убивать своих соплеменников. Ни личивины, ни смолятичи и дебричи не виноваты в том, что Неизмир покушается на его жизнь, а Светел — на его наследство. Не меньше беспокоило его и то, что князь Скородум, о котором он вспоминал с почти сыновней теплотой, теперь считает его своим злейшим врагом. Часто Огнеяру думалось, что глиногорский князь, быть может, и не знает всего. А волки, которых он сразу послал в дозор, каждую ночь приносили ему вести о постепенном приближении смолятинской и дебрической рати. Медлить было уже нельзя.

Однажды утром в дверь землянки, где жила Дарована, постучали из сеней. Лисичка выглянула и вышла — княжна подумала сперва, что к Лисичке пришел Кречет, зачастивший к ней в последнее время. Но дверь открылась снова, и в землянку шагнул Огнеяр.

Увидев его, Дарована невольно вскочила и отшатнулась в дальний угол. Вид этого смуглого лица, темных глаз с красной искрой на дне, блестящих белых зубов приводил ее в содрогание. Всей кожей, всем существом она ощущала, что он — не человек, дитя чужого мира, мира Леса.

— День тебе добрый, княжна! — приветствовал ее Огнеяр, не так задушевно, как Светел, но вполне по-человечески.

Но Дарована не верила в его доброту и помотала головой, словно отрекаясь от приветствия.

— Не подходи! — со страхом пробормотала она. Зачем он пришел? Она уже понадеялась, что не увидит его до того самого времени, когда ее освободят.

Огнеяр отошел от порога и сел на скамью, покрытую бурой медвежьей шкурой.

— Да не бойся ты меня, не съем! — устало сказал он, видя ужас на бледном лице девушки. — Уж вторую неделю у меня живешь — могла бы попривыкнуть. Хотел бы съесть — так давно бы съел. А я девиц не ем. Хоть у Лисички спроси.

— Чего тебе надо?

— От тебя — ничего. Да ты сядь, не стой. В стену-то все равно не влезешь.

Оборотень говорил спокойно, немного небрежно, так что Дарована даже обиделась — все-таки она княжна, он не смеет так с ней разговаривать. Приглядываясь, она видела, что он очень похож на человека, особенно если смотреть на его лицо сбоку, когда не видно глаз и клыков. Ловко же он умеет притворяться — неудивительно, что она так ошиблась там, возле Кошицы. Вспомнив тот злосчастный день, Дарована оглянулась на большой ларь, где лежала в мешке ее главная драгоценность — Макошина пелена. Ах, что же она не спасла ее от такого несчастья?

Осторожно выйдя из угла, Дарована села на краешек лавки, так далеко от оборотня, как только позволяла теснота землянки.

— Мне только того и надо было, чтобы ты за Светела замуж не вышла, — заговорил Огнеяр, видя, что она наконец-то его слушает. — Потому и увез, что богиня тебе скорую свадьбу с ним пообещала.

При напоминании об этом слезы злой обиды и негодования наполнили глаза Дарованы.

— Да! — вскрикнула она и даже сжала кулачок. — Богиня обещала! А ты кто такой, чтобы мою судьбу ломать! Я не холопка твоя, могу себе жениха выбирать по сердцу! Хочу за Светела идти и выйду! И ты мне не помешаешь! Богиня тебя накажет!

— Хочешь за Светела идти — так иди, — спокойно ответил Огнеяр, дав княжне выплеснуть возмущение. — И судьбу твою я ломать не собираюсь.

Его ответ так изумил Даровану, что она замолчала и во все глаза уставилась на него, сжатым кулачком вытирая слезы. То он говорит одно, а то другое — как его понять? Одним словом — нечисть!

— Хочу я другого, — продолжал Огнеяр. — Хочу я в мире с твоим отцом остаться.

— Да как же? — снова воскликнула Дарована. — Хорош тебе будет мир! Да мой отец с тебя живого шкуру спустит за меня!

— А он знает, кто я есть? — Огнеяр вопросительно глянул ей в лицо.

Дарована вздрогнула, но глаз не отвела — оказалось, что взгляд оборотня можно выдержать. Жгучий, он все же был полон человеческого смысла, а не звериной злобы.

— Кто ты есть? — запальчиво ответила Дарована. — Оборотень ты есть, вот и все!

— Нет, ты мне скажи толком — знает твой отец, что личивинским князем сидит Огнеяр, сын княгини Добровзоры? — не отступал оборотень.

Как ни слабо было желание Дарованы разговаривать с ним, а все же она задумалась. О сыне Добровзоры говорилось в тот вечер, когда Светел посватался к ней. Дарована хорошо помнила тот вечер, свою радость и безотчетную тревогу. Непонятно почему грустный отец, часто моргая, рассказал ей, что сын Добровзоры не дает о себе вестей, скорее всего, он погиб, потому что был не таков, чтобы позволить о себе забыть. Наследник чуроборского стола теперь Светел, и она будет дебрической княгиней. Эти две радостные вести быстро тогда вытеснили из ее памяти оборотня, сына Добровзоры, которого она вовсе не знала. А выходит, что он жив, сидит перед ней, и Светелу не бывать князем. А ей — княгиней. Но отец ее об этом не знает, теперь Дарована могла сказать уверенно.

— Не знает, — выговорила она наконец. — Ты же умер?

Она опасливо посмотрела на Огнеяра и снова испугалась — а не морок ли с нею говорит? Да нет, не похоже. Она снова вспомнила, как он вез ее через Кошицу — тепло и сила его рук могли принадлежать только живому.

— Не умер я! — словно убеждая ее, со скрытым злорадством ответил Огнеяр. — Нареченный твой меня уже раз убить пытался, да не вышло! Не так-то я для него прост! И стола чуроборского ему не видать! А ты хочешь за него идти — так иди. Только сперва твой отец должен узнать, что я жив. И он об этом узнает. Отдай мне твои браслеты.

Оборотень встал и шагнул к Дароване; как молния она вскочила с лавки и опять забилась в дальний угол.

— Не подходи ко мне! — вскрикнула она.

— Тьфу, вот дура девка! — не выдержал Огнеяр. — Да что я, кусаю тебя или бью? Не трону я тебя! Боишься так отдать — на лавку положи.

До Дарованы наконец дошел смысл его просьбы. Настороженно глядя на стоящего перед ней оборотня, она сжала запястье, на котором поблескивал браслет из красивых кусочков прозрачного янтаря, похожего на застывший мед, оплетенных тонкой золотой сеткой.

— Зачем тебе? — враждебно спросила она. — Не дам!

Отдать парню браслет — согласиться на сговор и свадьбу. Все-таки вот чего он хочет!

— С мертвой снимешь, а живая не дам! — отчаянно продолжала она, глядя прямо в темные глаза оборотня. — Я лучше умру, чем за тебя выйду!

— Да я… — начал Огнеяр, но сдержался, глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Девки, они такие — скажи он сейчас, что задаром ее не возьмет, она ведь обидится еще сильнее. — Да я их твоему отцу отвезу, — со всей доступной ему силой убеждения заговорил он, словно толковал с малым ребенком. — Чтобы он верно знал, что ты у меня. А уж он пусть отдает их, кому хочет.