Елизавета Дворецкая - Огненный волк

Спорина с узелком — рубахой брата, кое-какой снедью — шла следом за волокушей. Она сама вызвалась проводить Брезя — ей хотелось поговорить с ведуньей без чужих ушей.

Когда волокуша въехала в березняк, Брезь забеспокоился. То и дело он вскидывал голову, жадно шарил взглядом по опушке, глаза его заблестели, и рука Спорины сама тянулась к оберегу — вид обезумевшего брата наполнял ее ужасом. Он видел что-то недоступное взорам других — прекрасная легкая тень скользила от березы к березе, смеялась, ласково манила и звала. А Елова, как темная птица, кидалась между Брезем и опушкой, грозила полынью, выкрикивала заклятия, прогоняла березовую тень.

— Да, невеселый год у нас будет! — толковали мужики, провожавшие волокушу. — И парня здорового потеряли — ни к сену, ни к жатве ведь не встанет.

— И свадеб нам не дождаться! — угрюмо подхватил Заренец, у которого тоже была сговоренная невеста. — Кто с нами теперь родниться захочет? Верно, уж по всем родам болтают, что все Вешничи теперь скаженные, безумные!

Спорина досадливо закусила губу — в самую первую голову это про нее. Что теперь сказать Закрому? Ведь ему обещали свадьбу на Купалу, а какая теперь свадьба в их семье? Какая Брезю теперь женитьба, смешно бы было, да плакать хочется! А ее, родную сестру каженника, кто за себя возьмет? Спорина верила, что Здоровец любит ее и, пожалуй, не откажется, а что скажет его отец? Захотят ли Боровики брать ее в свой род?

— В Купалу принесем обильные жертвы! — говорила тем временем Елова. — Берестеню передайте — мы Брезя у Воды и Леса откупим. Готовьте дары берегиням. Они ничего даром не дают!

За время дороги, вдохнув березового ветра, Брезь ослабел еще больше, и от волокуши до избушки его пришлось нести на руках. Уложив его на лавке, достававшей от одной стены до другой, мужики поклонились ведунье и поспешно пошли восвояси.

Осталась одна Спорина. Теребя конец пояска, она переминалась с ноги на ногу, не решаясь начать разговор, пока сама Елова не глянула на неее с досадой — что, дескать, привязалась? — и тогда Спорина решилась.

— Что же теперь с ним будет? — в волнении спросила она. — Он опомнится когда-нибудь? Или это насовсем?

— Разум его теперь не здесь, — ответила Елова. — Дух и разум его теперь с берегиней — как она сюда, к нему, войдет, так и он в себя войдет. Да только я ее не пущу, потому как она его опять плясать потянет и запляшет до смерти.

— Стало быть, он каженником останется?

— Всякому своя судьба. Вы за него его судьбу решили, повернули, а удержать — не удержали. Вот ею и завладели те, что посильнее вас. Лес ныне голоден, потому и шлет на нас беду за бедой. Ему нужна жертва, и он свое возьмет. Или Брезя… — Ведунья прищурилась, глянула в лицо Спорине, и в темных глазах ее блеснуло вдруг что-то такое страшное, что девушка отшатнулась. — Или тебя…

Схватившись за оберег на груди, Спорина кинулась вон из избушки, даже не глянув в последний раз на брата.

— Или меня… — почти беззвучно прошептала ведунья ей вслед.

Но Спорина уже не слышала. Держась за оберег, она бежала по едва заметной тропке назад, к займищу. Слова Еловы о жертве напугали ее, но и прояснили все происходящее. Она не замечала ни прохладной сырости близкого болота, ни колючих еловых лап, преграждающих ей дорогу, не смотрела даже под ноги и чуть не наступила на хвост коричневой гадюке с черным зигзагом на спине, но ничего не заметила. Все ее мысли и чувства были сосредоточены на одном — на ее собственной судьбе.

Из-за елей показалась фигура человека в серой длинной рубахе, встала поперек тропинки.

— Ты? — ахнула Спорина и остановилась, пораженная.

Перед ней стоял тот, о ком она думала, — ее жених, Здоровец. По обычаю, жених и невеста от сговора до свадьбы не должны видеться. Спорина и Здоровец думали пробыть в этой разлуке всего четыре дня, но она тянулась уже восьмой месяц. Оба они почитали обычаи предков, но сейчас Здоровец нарушил запрет. Их непростое положение того стоило. Чего теперь бояться порчи — хуже, видно, некуда.

— А ты еще кого ждешь? — хмуро ответил он. — Пойдем поговорим.

Он взял Спорину за руку и повел к реке. Они сели на берегу за толстой развесистой ивой и недолго помолчали, глядя друг на друга. Они и правда не виделись с того вечера на Макошиной неделе, когда Берестень перед печью обвел Спорину вокруг Здоровца и передал ему ее руку. И оба они замечали друг в друге перемены. Хмурые, разом повзрослевшие парень и девушка мало напоминали тех счастливых жениха и невесту, которые стояли перед печью, держась за руки, семь месяцев назад. Скорее они были похожи на молодых, но уже немало переживших супругов, перед которыми встала очередная беда.

— Слыхал, что у нас деется? — наконец спросила Спорина.

Голос ее против воли дрожал — она боялась того, что Здоровец мог ей сказать. Пора и честь знать…

Не было такого уговора… Не отдают — девок много… Никто не осудил бы его, если бы он сейчас отказался от невесты. Но как же горько Спорине было думать, что она потеряет желанного, любимого жениха из-за чужой вины! А другого, скорее всего, не будет — никто не захочет взять в род сестру испорченного парня, и ей останется одна дорога — переселиться со временем в избушку к Елове и стать, как она…

— Только глухой и не слыхал, — ответил Здоровец и угрюмо сплюнул в прибрежную траву. — И наши болтают, и Черничники мимо нас к себе шли — тоже говорили. Как он?

— А никак! — с досадой ответила Спорина и сердито отбросила за спину разлохмаченную косу, словно хотела совсем от нее избавиться. — Лежит, в небо глядит, слова толком не скажет! Куда ему теперь жениться! Разве что на кикиморе! [132] кикимора— мелкая домашняя нечисть

— А старший что говорит? — спросил Здоровец. Он тоже не слишком был озабочен участью Бре-зя, а вот угроза собственной свадьбе занимала его всерьез. Они со Спориной хорошо подходили друг другу — оба они были неглупы, трудолюбивы, хозяйственны и не забивали головы вещами выше своего разумения. На чужое они не зарились, но и своего не собирались упускать. Из них вышла бы отличная пара — дружная в работе и веселая в празднике, они нарожали бы со временем восемь или десять детей, всех бы вырастили, переженили, вынянчили бы сорок внуков и предстали со временем перед предками в гордом сознании честно выполненного долга и удавшейся жизни. Но над всем этим нависла почти неотвратимая угроза, и оба они не знали, что с ней поделать. Если бы на пути стоял злой медведь или лихой человек, то Здоровец знал бы, как помочь горю. Но их близкому и ясному счастью мешал всего лишь березовый смех, тень листвы на траве, и против этого они были бессильны!

— Молчит! Да что ему сказать? — Спорина в досаде выдернула ни в чем не повинный кустик травы и швырнула в реку. — Сам посуди — какая Брезю теперь женитьба? Невестки отцу не будет! А покуда невестки не будет — и меня не отпустят. На косьбу, на жатву, на прялку — руки нужны! Будто я виновата, что Брезь берегине приглянулся!