Робин Хобб - Дорога шамана

— Не говори ничего плохого о моей будущей леди, кузен, в противном случае готовься к дуэли!

Я рассмеялся, но мое веселье исчезло без следа, едва я увидел, как из-за полок с книгами выскользнул Колдер. Не глядя в нашу сторону, он быстро вышел из библиотеки. Спинк посмотрел ему вслед.

— Как ты думаешь, он слышал наш разговор? — с тревогой спросил Спинк.

— Сомневаюсь, — хмыкнул я. — Если бы он что-то услышал, то не стал бы сразу уходить — ты же знаешь Колдера. Он бы обязательно встрял с каким-нибудь замечанием.

— До меня дошла информация, что отец приказал ему не иметь ничего общего с кадетами первого года из Карнестон-Хауса.

— Неужели? Если это правда, то ничего лучшего Стит просто не смог бы для нас сделать.

Мы оба рассмеялись, чем заслужили еще один укоризненный взгляд кадета, уже уставшего от нашей болтовни.

С каждым днем занятия становились все более напряженными. Бесконечная строевая подготовка, уроки, однообразные трапезы и долгие вечерние занятия — так медленно тянулась череда мрачных зимних дней. Здесь, в городе, зима оказалась суровым и неприятным испытанием для молодых людей, выросших на открытых пространствах равнин. Дым тысяч очагов наполнял воздух, и снег моментально покрывался сажей. Если начиналась оттепель, вода не успевала уходить в землю, и тропинки на территории Академии превращались в ручейки, а лужайки оставались сырыми, поэтому нам постоянно приходилось маршировать по лужам.

У меня было такое ощущение, будто зима ведет непрестанное сражение с городом, накрывая его свежим снегом и льдом, но на следующий день все вокруг окутывал тяжелый туман, а под ногами хлюпала жижа. Падающий снег превращался в грязную смесь льда и глины. Голые деревья сиротливо стояли на лужайках, а влажные черные ветви взывали к небесам, умоляя их проясниться. Мы вставали до рассвета, шагали по грязи на завтрак, а потом на занятия. И сколько мы ни мазали жиром сапоги, ноги у нас постоянно оставались мокрыми, а сохнущие носки украшали нашу спальню, точно праздничные гирлянды. Мы все были постоянно простужены, так что если утром я просыпался с ясной головой, то считал себя счастливым. Не успевали мы избавиться от насморка, как кто-нибудь начинал кашлять. Только очень серьезная болезнь могла послужить поводом для пропуска занятий, и посему большинству из нас приходилось переносить недомогание на ногах.

Тем не менее эти тяготы можно было бы сносить, если бы они затрагивали не только кадетов первого года обучения, но и старшекурсников, офицеров и наших наставников. Однако вскоре после нашего визита в дядино поместье на всех первокурсников из новой аристократии обрушились новые неприятности.

С самого начала с сыновьями боевых лордов обращались не так, как с юношами из старых семей. Мы шутили насчет выделяемых для нас самых худших казарм, привыкли благодаря стараниям капрала Дента входить в столовую последними и не удивлялись, что ритуал «посвящения» оказался для нас куда более жестоким, чем для сыновей старой аристократии. Наши наставники, как правило, относились к этому совершенно равнодушно. Зато они без конца внушали нам, что мы должны соблюдать достоинство, и это тоже служило поводом для горьких шуток — ведь ни один из сыновей старой аристократии не мог похвастаться тем, что его отец получил академическое образование, тогда как многие из наших отцов закончили старую Военную школу. Знания, связанные со службой в армии или кавалле, передавались у нас от отца к сыну, в то время как кадеты из семей старых лордов начали получать их только сейчас.

Все занятия первокурсников из старой и новой аристократии в течение первой трети года проводились отдельно. Зато сыновья боевых лордов постоянно стояли в дозоре. Несмотря на то что иногда мы встречались с кадетами из старой аристократии на отдельных лекциях, дружеских отношений между нами не возникало. Наши наставники всячески старались заставить нас соревноваться друг с другом. Все чаще стали вывешивать результаты тестов кадетов из старой и новой аристократии, чтобы все могли увидеть, что наши результаты в теоретических дисциплинах заметно хуже, чем у наших конкурентов. Исключением являлось черчение и инженерное дело, где отметки воспитанников из Карнестон-Хауса и Скелтзин-Холла, как правило, оказывались выше, а также строевая подготовка и верховая езда, где мы всегда одерживали вверх.

Наши преподаватели всячески поддерживали соперничество между кадетами новой и старой аристократии, и постепенно на смену честному противостоянию пришли иные способы борьбы. Как-то раз мы радостно направлялись в конюшни, чтобы одержать заслуженную победу в выездке, и обнаружили, что кто-то пробрался к нашим лошадям, измазал их бока навозом, а в хвосты засунул колючки. У нас не хватило времени, чтобы привести наших коней в порядок, и в результате они выглядели неухоженными. За это нам снизили оценку, и хотя мы победили в точности перестроений, соревнования были проиграны, а кубок и право на увольнительную получили кадеты из старых семей.

Мы роптали, возмущаясь несправедливостью. Вскоре несколько моделей, сделанных кадетами из старых семей Брингем-Хауса, были испорчены, и Карнестон-Хаус одержал победу. Возникли подозрения в нечестной игре, и я не получил никакого удовольствия от одержанной победы. Я не сомневался, что моя модель подвесного моста и без того была лучше других. В тот вечер мне было очень трудно писать письмо дяде, но я решил, что должен быть честным, и поделился своими подозрениями.

Тогда же состоялась моя последняя встреча с кадет-лейтенантом Тайбером. Сплетничать о нем уже давно перестали, и я почти ничего о нем не знал, а видел и того реже. Вот почему я изрядно удивился, столкнувшись с ним однажды вечером, когда возвращался из библиотеки в свою казарму. Мы были оба одеты в серые шинели, что делало нас почти неразличимыми в сгущающихся сумерках. Он слегка прихрамывал — очевидно, его ранения еще не полностью зажили. Кадет-лейтенант шел, опустив голову и не сводя взгляда с тропинки. Мне хотелось сделать вид, будто я его не заметил, и быстро пройти мимо. Однако я поступил по уставу — сошел с тропинки и отдал ему честь. Он козырнул в ответ и продолжил свой путь, но через мгновение остановился и, повернувшись на каблуках, подошел ко мне.

— Кадет Бурвиль, верно?

— Да, сэр. Меня зовут именно так.

Он довольно долго молчал. Я слушал, как воет ветер, и чувствовал, что во мне поднимается страх.

— Спасибо, что не стал скрывать имена на расследовании. Я не знал, кто на меня напал. Когда Ордо заявил, что видел меня пьяным, у меня, естественно, возникли подозрения. Но после того как ты назвал Джариса, все встало на свои места.