Вера Ковальчук - Младший конунг

Глаза бондов вспыхнули, и, как только Хакон закончил, огромная толпа разразилась приветственными криками.

Для любого земледельца, в каких бы краях он ни жил, нет ничего более священного, чем своя земля, которую поливали потом его предки, с которой собирал урожай его дед, на которой он вырос и учился обращаться с плугом. Конечно, боги тоже важны, но ни Тор, ни Один, сколько их ни заклинай, не придут из Асгарда кормить семью бонда.

От криков и приветственных взмахов рук даже ветер, казалось, усилился, он набросился на Хакона, откинул с его лица волосы, взъерошил пряди. В один миг Воспитанник Адальстейна стал очень похож на отца, когда тот был еще юношей, только-только дал клятву не стричь и не чесать волос, пока Нордвегр не окажется у него в кулаке. Вряд ли кто-то помнил Харальда юнцом, но от его сына исходили такие волны властности, что все присутствующие тут же вспомнили о Прекрасноволосом. От изумления бонды примолкли, замер даже Сигурд, и старик-лагман. Законник, в отличие от многих и многих, помнил Харальда совсем молодым.

— В тебе возродился дух отца. В твоем лице Харальд помолодел, — сказал он Хакону. — Будь его достоин.

Слова лагмана, казалось, решили все колебания, если таковые еще оставались. Теперь уже каждый бонд, не слушая соседа, кричал, что Хакон Харальдсон должен быть конунгом, и еще для убедительности махал пудовым кулаком — кулаки у земледельцев тяжелые. Кто-то в толпе уже затеял драку, потому что ненароком чья-то рука встретилась с чужим носом, но на неподобающее развлечение никто не обращал внимания. У Нордвегр появился новый правитель, а это всегда повод выпить и повеселиться.

Хакон молча смотрел вниз, с холма, на беснующуюся толпу. Лицо у него было совсем взрослое, строгое, и не скажешь, что юноше всего пятнадцать лет. Впервые в жизни он встретил лицом к лицу настоящий триумф — вот, он своей рукой натянул крепкие вожжи, и толпа, как укрощенный жеребец, покорилась ему. Кликни он сейчас — и все присутствующие с радостью бросятся за ним куда угодно, хоть на Эйрика Кровавую Секиру, хоть на Харальда Синезубого, конунга Дании, хоть на Свитьот, где и вовсе пока нет конунга.

Воспитанник Адальстейна махнул рукой и пошел в толпу, сопровождаемый своими ярлами. Теперь уже ярлами, потому что и сам он спускался к подножию холма конунгом. Сигурд, который не ожидал никакого другого финала, незаметно давал знаки своим людям, чтоб катили бочонки с пивом и элем, чтоб несли приготовленное мясо, которое можно поджарить тут же, на угольях. Он знал, что, подвыпив, викинги и бонды любят давать пылкие клятвы — кто сколько врагов собирается зарубить, кто кого вызовет на поединок, кто сколько лет обязуется служить юному конунгу — и понимал, что, протрезвев, поневоле будут вынуждены держать данное слово. Тем более что клятва произнесена публично. А значит, распалившихся людей надо скорее напоить.

Можно было вынести из Хладира и других окрестных поместий столы, но зачем? Северянам не привыкать к пирам прямо под открытым небом. На пожухлой, огрубелой траве вокруг судебного холма разложили костры, и вокруг них сели люди. Из ворот поместий (Сигурд потом обещал за все заплатить) покатили бочки с пивом. В отдалении самые нетерпеливые викинги резали телят, свиней, домашних оленей, даже коней — в чем-то пир был ритуальным. Люди чествовали нового конунга, а, кроме того, готовились грядущей битве. Перед боем всегда лучше умаслить богов обильными возлияниями, побеседовать с ними. Женщины тащили пирующим огромные стопки ячменных лепешек — чтобы было куда класть ломти мяса. Первую лепешку с поклоном подали Хакону. Юного конунга усадили у подножия холма, а рядом сели его ярлы и Сигурд, хладирский управитель. Он прятал довольную улыбку в бороде — все получилось, как он и задумывал. Юноше он протянул огромный, окованный серебром рог, и когда пальцы Воспитанника Адальстейна сомкнулись на нем, самолично налил туда свежего пива.

— Из этого рога пил когда-то твой отец, чествуя богов, — сказал Сигурд, и легкая улыбка Хакона в один миг стала напряженной. — Он сам оковал турий рог «лунным металлом», сам вырезал изображения. Если бы Харальд не был великим конунгом, его бы знали, как великого мастера-коваля. Пей.

Несколько мгновений юный конунг смотрел на рог. На оковке были выпукло изображены фигурки богов — Одина с вороном, Тора с молотом, Тиу с рунической стрелой, Фригг с рунными камушками, Фрейра с органом плодородия размером чуть ли не с него самого, Фрейи с широким ожерельем на шее и кошкой у ног [16] Один — бог мудрости и войны, Тор — бог войны и плодородия, Тиу — бог Закона, Фригг — жена Одина, прорицательница, Фрейр — бог плодородия и процветания, Фрейя — богиня магии и эроса. ...

Хакон вертел в руках рог, а вокруг постепенно смолкали крики и шум. Подняв голову, он обнаружил, что на него выжидательно смотрят все, кто сидит или стоит достаточно близко, чтоб видеть молодого правителя Нордвегр.

Воспитанник Адальстейна колебался еще несколько мгновений — окружающие терпеливо ждали, должно быть, считая, что он просит у богов удачи или мысленно беседует с отцом — потом пальцем левой руки торопливо сотворил крест у самого устья рога и выпил пиво залпом. Вернул рог Сигурду. Пирующие разразились приветственными криками — и благополучно свершившемуся обряду, и тому, что конунг, испив первый рог, как это и полагается, позволил повеселиться и другим.

Над огнем, истекая соком, повисли раскромсанные туши свиней, оленей и телят. Мясо — с кровью, с дымком, с одной стороны обугленное, а с другой еще сырое, но все равно вкуснейшее — доспевало быстро. Алчущие угощения мужчины отогнали женщин, которым от века предназначено готовить еду для себя и мужчин, и сами занялись мясом. Появилась каша в огромных горшках и похлебка с крупой, овощами и зеленью. Но все это было лишь закуской к основному угощению — мясу.

Накалывая на кончик ножа огромные ломти, Хильдрид перетаскивала мясо с подносов и блюд на ячменную лепешку на своем колене, а потом уже, чуть ли не на весу, рассекала куски на меньшие части. Предлагала поделиться с соседями.

— Ловко у тебя получается, Равнемерк, — сказал ей Гутхорм, сын Гутхорма, который сидел рядом. — Будто ты и в самом деле мужчина.

— Может, я уже и в самом деле мужчина? — вяло отозвалась женщина.

— Дурная шутка, — огрызнулся он. — Каждый человек находится на своем месте, которое ни лучше и не хуже, чем все другие. У каждого места свои достоинства.

Дочь Гуннара отвернулась от него, чувствуя, что продолжение разговора приведет к ссоре. А ссора во время пира в честь нового конунга — это неуважение к новому конунгу.

Хакон какое-то время лакомился молодой свининой, запивая ее отличным пивом и заедая кусками горячей лепешки, которую рабыни и юные девушки, дочери бондов, строящие глазки молодым викингам и самому конунгу, жарили рядышком, на накаленной в огне каменной плите. Особого веселья его лицо не выражало, хотя, казалось бы, желаемое уже на расстоянии вытянутой руки, и все идет прекрасно. Вскоре пирующие разошлись окончательно, стали петь и что-то обсуждать, да в голос, и подняли такой шум, что над священной рощей (а она, как водится, была насажена не так далеко от судебного холма) с тревожным карканьем поднялись стаи ворон. Бонды и викинги повскакивали с мест: