Ярослава Кузнецова - Золотая свирель

Я и спускалась. Вниз, вниз, вниз.

Склон холма, галечный оползень, устье оврага, просевшее дно, дыра в земле, подзе м ный коридор.

Коридоры вели куда-то в недра. Я и не знала что здесь столько переходов под землей. Иные оказались темны, в других тускло светилась плесень, в первых я видела плохо, во вт о рых лучше, но кромешной тьмы не было нигде. Из множества переходов я выбирала тот, который имел хоть малейший уклон, а если не могла определить — шла н а обум.

Коридоры кончились, начался спуск — длинные и крутые лестничные пролеты, пр о рубленные в скале. Скоро лестница превратилась в винтовую, врезанную в монолит. Темн о та вокруг обрела плотность и густоту, стены сдвинулись, сжали меня в плечах, и подо ш вы уже не помещались на узких ступенях. Лестница все больше обретала схожесть с верт и кальной шахтой, того и гляди сверзишься. Я неуверенно потопталась на ступеньке, бол ь ше похожей на карниз, повздыхала, подоткнула юбку и начала спускаться задом н а перед.

Когда вместо очередной ступени нога нащупала продолжение пола, я кое-как разве р нулась — в непроглядной темноте висела оранжевая вертикальная линия. Я толкнула тьму по обе ее стороны — тьма лопнула, разошлась двумя створками, плеснув в лицо дымно-рыжим пляшущим светом. Стаи ломаных теней шарахнулись под своды, попрятались за к о лонны, столпились по углам — но тут же, с птичьим любопытством принялись выгляд ы вать, шевелиться, вытягивать шеи и расталкивать соседей. Здесь пахло ок а линой, горелой медью, и еще чем-то таким, чем пахнет воздух, когда его выхолостит, выскоблит до перв о основы очистител ь ный огонь.

Между сдвоенных кряжистых колонн возвышался очаг. Огромный, словно дом, в р а зинутый зев его можно было войти как в ворота, не склоняя головы. Там полыхало — даже не полыхало, а стеной стояло — мрачное тусклое пламя, оглушая ни з ким, на грани слышимости, ревом.

Через мгновение я поняла, что смотреть в это пламя нельзя — лютое его свечение словно щелоком выедало глаза. Я потерла ладонями лицо и немного постояла, моргая и п ы таясь восстановить зр е ние.

А затем я увидела Врана.

Нет, не так. Сперва я увидела золотую каплю, радужный сияющий шар, окутанный сизой дымкой горящего воздуха, танцующий в полутора ярдах от пола на конце вращающе й ся спицы. Проследив взглядом вдоль спицы, я разглядела наконец резкий остроносый профиль, и всю прилагающуюся к профилю фигуру — высокую, шаткую, темную, с угловатой пласт и кой скорпиона. Длинный, лишенный блеска глаз насмешливо наблюдал за м о им испугом.

Потом глаз подмигнул.

— Вран, — сказала я. — Здраствуй.

Он чуть повернул голову и на мгновение опустил веки, здороваясь. А золотая капля на конце трубки принялась тяжело вращаться, то расплющиваясь как тарелка, то снова соб и раясь в янтарную сферу.

Ее метаморфозы завораживали. Контуры текли, двоились, отращивали хвосты и щупальца, отростки сплетались, завязывались узлами, втягивались обратно в сия ю щую плоть, по которой словно судороги пробегали волны жара. Ловкие пальцы раскачивали и кр у тили нехитрый инструмент, заставляя стеклянный пузырь ритмично содрогаться, биться живым сердцем, и поверхность его то и дело вспыхивала сеткой сосудов, струящих пламе н ный ихор.

Потом ритм изменился. Стеклянное сердце задрожало, какая-то сила принялась скручивать его винтом, скручивать и растягивать, как скручивают в жгут выст и ранное белье. Я стиснула кулаки — жутковато было видеть, как на конце трубки, словно на ос т рие копья, трепыхае т ся живое сердечко.

Когда тончайший его покров, его нежная кожа дико вздыбилась и проросла гребнем хрустальных игл — я едва не закричала. Мне ясно представилось, что это мое потерявшее контроль тело скручивают метаморфозы. Это я превращаюсь из себя самой, такой пр и вычной и обыкновенной, в какого-то голема, в изысканного уродца, в тварь несу с ветную…

Над полом неподвижно висела раковина. Королева всех раковин.

Сверкающая янтарем и опалом, увенчанная витым единорожьим рогом, в короне из о гнутых шипов, капризно оттопырившая гофрированную, словно лепесток орхидеи, перл а мутровую г у бу.

Раковина, дитя пылающих бездн. Казалось, стоит прижаться ухом к ее стекля н ным устам — услышишь пульс магмы, задыхающийся шепот расплавленного металла, огненные тайны саламандр.

Вран отнял трубку от губ и снял с нее раковину, словно драгоценный плод с ветки. Переломилась хрустальная пуповинка — в воздухе поплыл летучий жалобный звон, на мгнов е ние раня слух и оставив где-то внутри нанесенную стеклом ссад и ну.

— Немыслимо… — пробормотала я. — Она родилась в муках.

— Жизнь редко существует без страдания, — улыбнулся Вран. — Уж красота, так та и вовсе никогда.

— Это необходимая плата?

— Верно. — Он помолчал, разглядывая новорожденную, потом добавил: — Все дело в том, кто платит. Здесь… возможны варианты.

— Варианты?

Он улыбнулся, не размыкая губ. На узком его лице дрожала золотая сеть, а за сп и ной, за высоким порогом очага, гремело и гудело темное подземное пламя.

— Ты пришла за древней мудростью, маленькая смертная? Ты ищешь того, чем не о б ладает человечий колдун?

Я заколебалась. Вран не против поговорить со мной на волшебные темы? С ума со й ти… Он серьезный, он не будет дурачить меня и морочить голову как Амаргин. Но как же… как же Каланда? У меня пересохло во рту. Каланда подождет. Про Каланду я потом спр о шу. Усп е ется.

— Да, — закивала я. — Да. Что значит: «дело в том, кто платит»?

— А! Это, знаешь ли, один из основных способов добиться желаемого в волшбе. Ты, например, готова заплатить за мудрость?

— Конечно!

— Тогда держи. — И он точным и небрежным движением вложил мне в руки стекля н ную раковину.

Она еще не остыла.

Сказать по правде, ей надо было остывать несколько часов, чтобы я могла безбоя з ненно взять ее. Не знаю, как Вран ее держал. Она была… Ладони мои мгновенно высохл и и прикипели к сияющим бокам. Они стали подобны истлевщим прошлогодним листьям, пров о лочному каркасу, кое-как удерживающему бурую выкрашивающуюся плоть.