Владимир Ленский - Прозрачный старик и слепая девушка

Захотелось побыть среди новых товарищей, подышать тем же воздухом, что и они, послушать их голоса? Или просто в ней заговорило стремление не выделяться из числа других? Но такая девушка не может не выделяться...

Возможно, решил наконец Эмери, все дело в том человеке, который сопровождает девушку. В этом Элизахаре. О нем говорили ничуть не меньше, чем о молодой госпоже. Вчерашняя его выходка в «Ослином колодце» тоже прибавила хворосту в огонь.

Пожалуй, Ренье прав: Элизахар похож на бывшего сержанта. И учебные поединки смотрит с интересом вполне профессиональным. Время от времени он наклонялся к Фейнне и что-то нашептывал ей на ухо — должно быть, комментирует происходящее. Интересно, что этот человек думает о товарищах госпожи на самом деле? Должно быть наметанным взглядом отмечает все их промахи и недостатки. О человеке многое можно сказать, глядя на то, как он фехтует.

Вот, к примеру, Софена. В черном облегающем трико, черная короткая юбка с двумя разрезами на бедрах, в мягких сапожках, волосы стянуты на затылке простым ремешком — богиня войны. Она стояла в небрежной позе, чуть откинув назад голову и опустив к земле руку с рапирой. Прищуренными глазами рассматривала своего соперника — сегодня им был Гальен. Казалось, ее изумляет самый тот факт, что Гальен до сих пор не пустился в бегство при виде такого вооруженного великолепия.

Но при первом же обмене ударами Софена получила укол. Она отошла назад, прикусила губу и гордо предложила продолжить. Гальен не столько сражался за успех, сколько следил за тем, чтобы не нанести партнерша сколько-нибудь серьезного увечья: Софена яростно атаковала, совершенно не умела парировать и за время учебного боя оказывалась «убитой» десяток раз.

Эгрей был другим: ловким, осторожным. Жилистые длинные руки уверенно держали рапиру. Передвигался он плавно, отражал удары соперника крайне осторожно, а атаковал редко и всегда почти наверняка. У его нынешнего противника, весьма посредственного фехтовальщика из числа студентов первого курса, не было ни единого шанса победить.

Эмери выпало сражаться в паре с поэтом Пиндаром. Последний шедевр Пиндара, вызвавший вчера такие ожесточенные споры, оставил Эмери вполне равнодушным: в этом стихотворении отсутствовала музыка, а такого Эмери в творчестве не прощал. Любое, самое беспомощное стихотворение, если оно написано с искренним чувством, обладает мелодией. Фальшивой, смешной, неловкой — но звучащей. Надуманные вирши глухи, как удар палкой по гнилой соломе.

А Пиндар как нарочно спросил:

— Вчера, когда меня громили, ты промолчал — так скажи хоть сейчас, когда мы наедине: тебе-то понравилось?

— Что? — осведомился Эмери. — Что понравилось?

— Ну, стихи...

— Не хочу тебя огорчать, — ответил Эмери, салютуя сопернику перед началом поединка. — По-моему, полная дрянь.

Пиндар выглядел ошеломленным.

— Я думал, ты разбираешься в искусстве.

— Вот именно, разбираюсь, — заверил Эмери.

И с удивлением увидел, как у поэта задрожали губы.

— Вы все... одинаковы! — прошептал Пиндар, отступая от Эмери на шаг, как будто неожиданно увидел перед собой ядовитую змею. — Вам всем подавай только жрать да пить! Лязг посуды в буфетной — вот единственная музыка, способная тронуть ваши сердца!

Эмери вдруг представил себе, как звенит посуда в буфетной. Сколько разнообразных, звонких, певучих голосов, на миг сливающихся в согласном хоре и тотчас разбегающихся тысячами отдельных ручьев...

— Посуда — это целая симфония, — проговорил Эмери вполне доброжелательным тоном.

Он имел в виду именно то, что сказал, но Пиндар швырнул рапиру ему под ноги, повернулся и побежал прочь. В ответ на оклик он лишь показал кулак, но не остановился и даже не обернулся.

Эмери опустил рапиру и задумчиво поглядел ему вслед. Затем перевел взгляд на ряды зрителей.

— Кто-нибудь заменит Пиндара? — крикнул он. — Выручайте, братцы, нужен противник!

Несколько студентов засмеялись, и тут Элизахар, чуть сжав пальцы Фейнне, отпустил руку госпожи и встал.

— Я попробую, если позволите, — сказал он.

Эмери удивленно поднял брови. Он знал, что удивляться не следует, что нужно принимать все происходящее как должное, с невозмутимым видом, — и ждать, как отреагируют другие. Но — не получилось. Вот уже второй раз Элизахар позволяет себе выйти из тени, где ему полагается находиться, и действовать самостоятельно, от своего имени.

Спор об искусстве в кабачке — в конце концов, это еще куда ни шло. Вечер, занятия окончены, все расслабились и отдыхают за кружкой пива... Но высунуться во время урока? Чего он добивается?

Фейнне тоже встала.

— Прошу вас, — обратилась она к Эмери, безошибочно обратив в его сторону прекрасное незрячее лицо.

Против такого Эмери не устоял. Он отсалютовал Элизахару и приготовился.

Элизахар поднял рапиру, брошенную Пиндаром, быстро осмотрел ее, отсалютовал сопернику и проверил несколько приемов. Эмери ответил безупречно. Они остановились, чтобы сделать паузу и присмотреться друг к другу более внимательно.

— Вы неплохо тренированы, — одобрительно заметил Элизахар.

— Знаю. Но таланта мне не хватает. Дерусь без огонька, — отозвался Эмери.

Элизахар смотрел на него пристально.

— Не согласен, — ответил он. — Таланта у вас предостаточно. Вы чувствуете ритм.

— Послушайте, — не выдержал Эмери, — кто вы такой? Почему лезете во все? Задаете вопросы, выносите суждения?

— А почему бы и нет? — возразил Элизахар. — Что же, по-вашему, у простого солдата не может быть собственного мнения? Мы ведь не в армии!

— Ну да, — вяло согласился Эмери. — Мы в Академии. Здесь у всех есть собственное мнение по любому поводу. И всякий норовит сделать его достоянием общественности. Здесь все мыслители, кроме... — Он запнулся.

— Кроме?.. — подтолкнул его Элизахар.

— Ну, кроме стряпухи, садовника и привратника, — нехотя завершил фразу Эмери.

Ему вдруг стало неловко, но, подняв взгляд на Элизахара, юноша увидел, что тот улыбается.

— Ладно, убедили, — сказал телохранитель. — Отныне буду нем как рыба.

— Нет, я не то хотел сказать... — Эмери вздохнул. — Давайте продолжим. Покажите, чему вас научили в армии.

Элизахар откровенно расхохотался:

— Нет уж! Здесь такое не пройдет!

— Почему?

— Будем сражаться по правилам, ладно? Изящно. Финтики, вольтики. Чтобы приятно было посмотреть со стороны. А то ведь в армии совершенно не так. Все просто норовят друг друга зарезать. Грубо и неэстетично. — Он чуть понизил голос: — Если хотите, дружище, я покажу вам это... потом, после занятий. И так, чтобы никто не видел. А то ваш ректор заподозрит во мне бывшего наемного убийцу и выгонит с позором.