Владимир Ленский - Прозрачный старик и слепая девушка

— Стало быть, я — самка, так, по-вашему?

— Я же сказал: в биологическом смысле — да, несомненно.

— Так я докажу вам, что это не так!

— Любое лицо, принадлежащее к женскому полу, является самкой, — повторил Эгрей, — и лично я не вижу этом ничего зазорного. Это природа. Я-то тут при чем?

— При том! А вы, стало быть, будете распевать песенки... в прозаическом пересказе... Самец!

— Не смею отрицать и этого, — сказал Эгрей.

— Мужчинам, конечно, можно все, — буркнула Софена. — Они могут совращать нас и бросать по своему усмотрению, а поэзия только служит им на пользу. И как ловко все придумано! В возлюбленной воспевают что угодно, только не ум, не волю! Любимая, в представлении поэтов, должна быть красива, податлива, глупа и терпелива... Ну, еще может немножко помучить — для виду. Берегись, девушка, если ты умна! Берегись! Ты никогда не будешь любима!

— Софена, остановись, — вмешалась Аббана.

Но Софена оттолкнула подругу так грубо, что она едва не упала.

— Лучше молчи! Он тебя бросил ради этой отвратительной богачки, а ты даже не страдаешь!

— Почему я должна страдать? — спросила Аббана. — Ну да, мы с Эгреем были одно время... друзьями. Но я перед всеми могу повторить: лично для меня наш разрыв не был ни трагедией, ни даже бедой. Так, мелкая неприятность.

— Уведите Фейнне, — быстро сказал Эмери Элизахару.

Но Фейнне заупрямилась.

— Я хочу послушать, о чем здесь будут говорить. Похоже, я очень многого не знаю...

— Госпожа, мы опоздаем на почвоведение, — настойчиво повторял Элизахар. — Это важный предмет. Не стоит пропускать лекции.

— Отстаньте от меня! Почему вы за мной надзираете? Кто дал вам право решать, где мне находиться и что мне слушать? — Фейнне вырвала у него руку. — Я хочу остаться, — объявила она.

— Уберите ее! — завизжала Софена. — Уберите ее, иначе я за себя не отвечаю! Я что-нибудь сделаю ей!

Фейнне спросила негромко:

— Это она обо мне?

— Да, — сказал Элизахар. — У нее истерика. Незачем присутствовать при подобной сцене. Эти вещи и в романах-то читать неловко, а участвовать в них — занятие совершенно плебейское.

— Вы правы, — согласилась вдруг Фейнне и протянула ему руку. — Уведите меня. Вы совершенно правы,

— Как всегда, — добавил Элизахар, помогая ей пробраться между скамей.

— Ну вот, теперь, когда наша нежная красавица удалилась, можем наконец высказаться начистоту, — заявила Софена. — Господин Эгрей изволит утверждать...

— Мы слышали то, что он изволит утверждать, — перебила Аббана. — Неужели тебе доставляет удовольствие пережевывать эту тему?

— Не удовольствие, — заскрежетала зубами Софена. — А... Просто кое-кто должен знать свое место.

— Женщина, если на то пошло, тоже должна знать свое место, — сказал Эгрей. — И я утверждал и буду повторять: милым чириканьем можно соблазнить любую самочку.

Он наклонился к самому уху Софены и прошептал.

— Через месяц та нежная красавица, которая только что спаслась отсюда бегством, будет меня обожать Я буду целовать ее при всех. И это произойдет благодаря нашей доброй, прекрасной и очень полезной поэзии. Спорим?

Софена отпрянула, как будто он ее ударил.

— И ты готов побиться об заклад?

Эгрей кивнул.

— Более того, я уверен, что выиграю.

Пока они шептались, присутствующие начали расходиться. Осталось всего несколько человек; прочие утратили всякий интерес к спору, который превратился в заурядный скандал.

— А знаешь что, — медленно проговорила Софена, — пожалуй, я расскажу об этом Элизахару. Пусть он всего лишь слуга — мне кажется, к его мнению наша красавица прислушивается. Посмотрим тогда, как ты суметь выиграть. Ну что?

Она подбоченилась и посмотрела на него победоносно.

— Ты не сделаешь этого, — прошептал Эгрей.

— Еще как сделаю!

— Нечестная игра.

— Честная, честная.

Аббана подошла к Эмери и Гальену и уселась рядом с ними. Маргофрон, сопя, подобрался к ним из задних рядов.

— Дурацкий диспут, — сказал Эмери. — Давно такой глупости не было.

— Это потому, что Софена пришла и раскрыла свой хорошенький ротик, — сообщил Маргофрон. — Все-таки она жуткая особа. Лично у меня просто мурашки от нее бегут по всей коже.

— В таком случае, это очень много мурашек, — согласился Эмери.

— Целые стада, — подтвердил Маргофрон. И перевел разговор на другое: — Это правда, что ты добыл плащ умершего гробовщика?

— Истинная правда, — подтвердил Эмери. — Завтра приду в нем на занятия. Нужно дырку зашить. Великовата дырочка, будут обращать внимание.

— Ну как тебе повезло! — раззавидовался Маргофрон.

— Колпак экзекутора — трофей непревзойденный, — утешил его Эмери.

— А этот гробовщик — он правда умер?

— У меня на руках, — заверил Эмери. — Его последние слова были: «Позаботься о моей безумной дочери Она — настоящее растение. Ничего не соображает. Боюсь, без меня это растение зачахнет...»

— И как ты намерен заботиться об этом растении? — заинтересовался Гальен.

— Ну, как... поливать, удобрять... Выдергивать сорняки. На почвоведение ходить надо, тогда будешь знать!

Они прогуливали лекцию, но совесть их почти совсем не мучила. Почвоведение относилось к числу «скучных» предметов: там требовалось точно знать состав почв, уметь производить химический анализ. И никакие рассуждения и сопоставления абстрактного с лысиной не спасали нерадивого студента.

— М-да, везет некоторым, — заметила Аббана. — Я так ничего и не добыла. Даже носового платка у сборщика податей стащить не удосужилась.

— У тебя еще все впереди, — утешил Эмери. — В следующий раз, когда Маргофрон пойдет на Коммарши войной, мы прихватим и тебя. Вволю побегаешь по узким переулкам, уворачиваясь от ночных горшков, коими горожане имеют обыкновение награждать нарушителей спокойствия.

— Да, увлекательно, — согласилась Аббана. — От такого предложения я, пожалуй, не откажусь. Глупо было бы упустить такую возможность. Потом всю жизнь жалеть буду.

Они посмеялись, и в этот самый миг раздался странный звук: кто-то словно начал восторженно аплодировать, но остановился после первого хлопка.

Аббана обернулась и вдруг вскочила. Глядя на нее встревожился и Эмери. Гальен еще продолжал посмеиваться над Маргофроном, который тужился извлечь из своего тугого мозга какую-нибудь убийственную остроту, но тут Аббана вскрикнула:

— Софена!

И бросилась к подруге.

Софена стояла бледная, неподвижная, в нелепой позе: широко расставив ноги, прижав к бокам локти и чуть разведя руки в стороны; пальцы ее то сжимались, то разжимались, грудь мелко тряслась, словно в беззвучном рыдании.

Эгрей сидел на скамье и с усилием моргал. На его скуле горело красное пятно. Затем он поднял голову, посмотрел на Софену и улыбнулся.