Илья Носырев - Карта мира

Дни нашего мира сочтены — не хочется верить, но каж дый раз, когда я гляжу в этот омут, понимаю, что все это близко, при дверях. И уже совсем скоро: купцы, возвращающиеся с юга, рассказывают о могущественном императоре Навуходоносоре Третьем, который вновь смог поднял металл в небо и даровать ему крылья. А это значит, что старые времена возвращаются, и вместе с ними старые законы природы. Как это стало возможным — известно одному Богу и единственному праведнику, дожившему до наших дней.

Русская литература, подарившая миру замечательные образцы классического реалистического романа, блестящие утопии и мрачные антиутопии, лишь в последние десятилетия всерьез обратилась к тому направлению, которое на Западе утвердилось уже давно — к логике абсурда, к причудливо-формальному миру «Путешествий Гулливера», «Охоты на Снарка» и «Алисы». Именно эти, «не наши» тексты и легли в основу всех последующих литературных опытов на ниве русской литературы.

Отечественная культура охотно включала в свою сферу все достижения западных мастеров фантасмагории — от Гофмана до Кафки; впоследствии точно так же были инкорпорированы Борхес и Кортасар.

(Кстати, вот и причина того, что одна из разновидностей постмодерна — киберпанк — у нас пока не слишком распространен; его формальный, логично-алогичный, жесткий и условный мир лежит в стороне от магистральных путей русской литературы).

А значит, все более ли менее заметные опыты отечественной «формальной» литературы, абсурдистской игры в конструктора миров заслуживают самого пристального интереса. «Карта мира» журналиста Ильи Носырева — хороший тому пример. Определить направление, к которому принадлежит эта книга, сложно. Это не киберпанк: компьютеров в «Карте мира» нет — или почти нет. Ни Всемирной паутины, ни вживленных в череп плат… А есть бароны и князья, средневековые замки, крестьяне и прочие атрибуты «ложного средневековья», столь любимые авторами фэнтези. И все же, этот роман, на страницах которого кентавры дерутся с гарпиями, фэнтези напоминает меньше всего…

С интеллектуально-абсурдистским романом «Карту мира» роднит формализованность поведения его героев (подчиняющихся не столько законам этики, сколько неким Правилам Поведения), и условность мира, меняющегося в зависимости и от совокупной воли населяющих его людей, и от индивидуальной воли каждого отдельного человека (вот уж воистину, роль личности в истории!). Впрочем, странные характеристики мира получают у Носырева впоследствии объяснение достаточно материалистическое — во всяком случае, на первый взгляд. И, что отрадно, достаточно неожиданное — надоевших вариаций «мира Матрицы» читатель здесь не найдет.

«Карта мира» — типичный роман эпохи постмодерна. (Пожалуй, любой роман этой традиции можно считать постмодернистским — даже «Алису», — поскольку приключения здесь в силу самих характеристик этого направления будут не столько приключениями тела, сколько приключениями сознания, а, следовательно будут взывать к всевозможным культурным штампам и архетипам). Раствор романа настолько насыщен самыми разнообразными культурными и культурологическими отсылками, что в осадок выпадают ирония, черный юмор и пародия. Пожалуй, отдаленные параллели здесь можно усмотреть с «Сагой о Кугеле» Джека Вэнса или «Песней по Лейбовицу» Миллера-младшего; с тем же, весьма скептическим взглядом на природу человека — на его способность жить в мире с самим собой, с природой и окружающими людьми.

«Карта мира», несомненно, один из самых ярких текстов, за последнее время появившихся у нас на стыке фантастики и мэйнстрима, и одновременно — один из самых сложных, ироничных и пессимистичных. Искушенный читатель найдет здесь немало интересного, но тем, кто ждет от фантастики традиционных приключений с победой добра над злом в последней главе, лучше найти себе что-нибудь другое, хотя бы и в пределах данной серии.

М. Галина

В средневековой Европе принесение присяги вассалом своему сеньору

Ревенант — оживший мертвец (от французского revenir — «возвращаться»)

Собственной персоной (лат)

Цитата из «Тропика рака» Генри Миллера

Латинизированная форма имени французского философа Рене Декарта, автора учения о «естественном свете» (разуме как основном средстве познания мира)

Игра слов, проистекающая от недостаточного знания рыцарем английского наших дней. В действительности книги называются «Менеджмент персонала» и «Формирование штата»

Ордалия — поединок или испытание (как правило, огнем или водой) с целью установить правоту человека

Иегуда, вероятно, имеет в виду посредственный голливудский боевик «Изгоняющий дьявола: начало»

Три сестры-норны (богини судьбы) в скандинавской мифологии: Урд олицетворяла прошлое, Верданди — настоящее и Скульд — будущее

Рональд явно пользуется сведениями, почерпнутыми в произведении римского писателя II века Лукиана «Икароменипп, или Заоблачный полет»

Виллан — крестьянин

Териантроп — существо, состоящее из частей человека и животного (кентавр, русалка и т.д.)

Лапифы — мифический народ могучих воинов, обитавший в Фессалии

Жак Деррида — один из «духовных отцов» философии постмодернизма

Стихотворение маркиза является пародией на поэму Оскара Уайльда «Баллада Рэдингской тюрьмы», написанную им в заточении

Кювье, Жорж (1769-1832), французский зоолог, утверждавший, что эволюция происходит по желанию самих животных

Как ни странно, Лукас цитирует начало знаменитой речи Мартина Лютера Кинга «I have a dream»

Термидор — один из месяцев французского революционного календаря

Циркумцеллионы — раннехристианская секта, в которую вступали выходцы со дна общества. С дубинами в руках бродили они вокруг хижин (circum cellas) и добывали себе пропитание то милостынею, а то и грабительством. Дубины имели у них религиозно-символическое значение: они называли их "израилями" в качестве воспоминания о тех жезлах, которые держали в руках иудеи, когда в первый раз вкушали в Египте пасху.

Как ни странно, все карлы (в том числе Лукас) демонстрируют Удивительную начитанность. Лукас во время дуэли прочел наизусть Целую строфу из Евгения Онегина, а этот карла дословно повторяет воззвание Цезаря. Поразительно.