Стеф Свэйнстон - Год нашей войны

— Молния рассказал мне об истинной причине твоего состояния, — проинформировал меня Гончий.

— Это истинная правда — я завязал, к сожалению, слишком резко.

— Не беспокойся, я сохраню твой секрет.

— Ты видел Круг изнутри, — пробурчал я. — Я почти пришел в себя.

— Да, так ты сможешь принести больше пользы.

Трясущейся рукой я поднял тост в его честь и осторожно отхлебнул из стакана, прислушиваясь к тому, как мои внутренности размышляют, принять этот глоток или нет. Я был весь склизкий от пота, волосы превратились в сосульки и прилипли к спине. Я с трудом выпутал из них свои серьги.

— Мы встретились с флотом?

— Да, четыре дня назад. Комета, я прошу прощения за лучника, но ты должен понять: в рядах авианских солдат сейчас процветает инакомыслие. Они знают, что Элеонора Танагер стала нашей королевой, и хотят присоединиться к ней.

Гончий улыбнулся. Я мог поклясться, что он тоже поддерживает Элеонору.

— И никто не закричал, что это измена?

— Элеонора — не узурпатор. Ее называют другом императора… О Станиэле я ничего не знаю. Среди солдат и матросов ходит множество слухов. Ата сказала нам: «Подождите, и вы сможете отправить в Рейчизуотер самого Торнадо, признанного силача Круга, и четыре тысячи лоуспасских воинов». Это заставило их задуматься.

— Понимаю. Что это за красный свет? — Гончий смешался, снова взглянул в иллюминатор, но ответить не успел — в каюту вошла Ата.

— А, наркоман оклемался, — хмыкнула она, после чего сунула мне в руки деревянную миску, полную холодных макарон.

Я тут же начал с жадностью поедать их прямо руками — я был зверски голоден.

— Если бы Сан решил сделать эсзаем лучшего в мире мастера по лихорадочной дрожи и заблевыванию всего доступного окружающего пространства — тебе не было бы равных. Лежать в собственной рвоте…

Ну, это лучше, чем лежать в чьей-то еще. На меня снизошло упоительное чувство одержанной победы. Я сделал это. Я смог. Я буду свободным.

— Ты бредил о весьма интересных вещах, Янт Шира.

— Откуда взялся этот красный свет? — спросил я с набитым ртом.

— Мы плывем вдоль берега Роута.

— Роут? О нет… Насекомые?

— Думаю, тебе лучше выйти на палубу и посмотреть самому.

Я доел, помылся и последовал за Атой на палубу, ощущая ужасное беспокойство. Я присоединился к Молнии и Гончему, стоявшим на корме, и устремил взгляд на запад. Там, на горизонте, будто бы кто-то поставил гигантскую арку, которая вела в алый с бордовыми сполохами мир.

Роут, выстроенная в готическом стиле столица поместья Терн, и городская ратуша Слита Кузнеца находились где-то в глубине пылающей арки, и их не было видно. Перед моим взором расстилалась выгоревшая черная земля. Я потер сухие глаза и сумел рассмотреть две высокие опоры в центре красного зарева. Горел сталелитейный завод.

Один из огромных складов угля перегрелся и вспыхнул. Мы все инстинктивно пригнулись, когда вдали прогремел глухой взрыв.

Оставленному без присмотра заводу хватило одной искры — или печи, которую рабочие забыли погасить, когда убегали от приближающихся Насекомых, — и теперь огонь полностью вышел из-под контроля. Ни одно здание не могло уцелеть в этом аду.

Небо слева и справа от огненной арки казалось еще более голубым. Все остальное было черным. Синий, красный и черный — цвета Роута.

— Что мы теперь будем делать без оружейной? — спросил Гончий.

— Придется рассчитывать на Моренцию.

Я простонал. Дури, чтобы забыться, не было, и мысли о Терн буквально оглушили меня. Все, чем она владела, находилось в ее доме в Роуте. Ей ни в коем случае нельзя покидать Замок, за толстыми стенами которого она находилась в полной безопасности. Я не хотел, чтобы Терн видела, как гибнет в огне ее родной город, — пройдя через такое кошмарное испытание, она изменилась бы навсегда, а ее голос потерял свою нежность.

Молния напряженно тер свой шрам.

— Я видел, как строился этот город. Я живой свидетель неувядаемого расцвета и славы Авии на протяжении пятнадцати столетий. Это не может закончиться сейчас… Насекомые проедают себе дорогу к сердцу моей страны, и, клянусь Богом, я убью их всех до единого.

Я наблюдал за тем, как огонь пожирает прекрасный город. Город, за который я нес ответственность, который знал и любил.

— Алмаз Шателена. Корона Эсмериллиона…

Все люди. Все их дома.

— Хрустальные статуи Жегера…

Надеюсь, что наш управляющий добрался до Рейчизуотера.

— Поэзия Конюра. Роутские клинки… — звучал голос из золотого века.

По крайней мере, спаслись дети.

— Вино Донэйса. Башни Пентис. Мост Микуотера…

— Сейкер! — не выдержала Ата. — Сейкер, прекрати немедленно!

Она посмотрела на компас и слегка повернула штурвал. Ата выглядела бесстрастной и какой-то отрешенной. Длинные русые волосы Гончего спутались, глаза потемнели и запали. И я, как бледная тень самого себя. И лица солдат и моряков над поручнями всех восьмидесяти кораблей. Я никогда бы не подумал, что одиннадцать тысяч человек могут хранить такую гробовую тишину. Никто не издавал ни звука. Никто не спал. Мы просто стояли и смотрели, как Роут погружается в огненную пучину.

Наши корабли, выстроившись полумесяцем, направлялись вдоль побережья к заливу Саммердэй. Там огромные каравеллы и маленькие баркасы вошли в устье реки Ориоле.

Один за другим шесть небольших суденышек сели на мель. Ата ничего не могла поделать, поэтому мы выгрузили солдат и припасы и просто оставили зарывшиеся в песок баркасы.

Часы, все еще продолжавшие отсчитывать время в заброшенном Саммердэе, пробили пять утра, когда наша флотилия двигалась через обступившие реку руины славного города. Повсюду виднелись обгоревшие остовы когда-то больших красивых домов, а на одной из обугленных балок со скрипом крутился закопченный флюгер. Над двором заброшенного магазина летали вороны.

Через полчаса еще какие-то часы пробили пять, и по рядам солдат прокатился горький смех. Солдаты из Хасилита носили мешковатые штаны, заправленные в сапоги, доходившие лишь до середины икры. На бедрах, позвякивая цепями, болтались кинжалы, а волосы у всех были коротко острижены. Многие выглядели моложе меня, им было лет двадцать или даже пятнадцать, но, несмотря на юный возраст, многие на собственном опыте испытали, что такое жестокость. Их алебарды и доспехи являли собой дешевый ширпотреб, однако юнцы так разрисовали свою амуницию, что привлекали гораздо больше внимания, нежели авианцы со своими перьями.

Серо-зеленые воды реки становились все прозрачнее по мере того, как мы продвигались вверх по течению. В Мидлспассе русло Ориоле заметно расширилось, но течение все равно оставалось сильным, так что мы двигались вперед довольно быстро.