Дженни Вурц - Корабли Мериора

— Он не умер! — вырвалось у Дакара. — Дейлион-судьбоносец должен был услышать мою молитву. Я не верю, что Халирон умер! Асандир не позволит ему умереть раньше, чем привезет в Иниш.

Аритон склонил голову.

— Сегодня утром он перешел на незримую часть Колеса Дейлиона. Это случилось вскоре после восхода солнца. — Шепот Аритона был спокойным и размеренным.- Сетвир передал известие местному прорицателю, а тот сообщил мне.

Дакар шумно проглотил скопившуюся в горле слюну.

— Значит, он не увидел Иниша… Какая потеря… Просто в голове не укладывается.

Дакар не лукавил; его скорбь по Халирону была такой же искренней, как жалость к самому себе. Безумный Пророк сел на камень и с трудом сдержал слезы. Из уважения к памяти Халирона он заставил себя молчать до тех пор, пока не погаснет последняя свеча. Хрупкий огонек. Последние рукоплескания великому менестрелю, которого слышали по всей Этере и который теперь станет такой же легендой, как герои его баллад.

Когда святилище погрузилось во тьму, Дакар все же дал волю слезам. Потом вытер мокрые щеки рукавом, откинул со лба слипшиеся волосы и огляделся. Аритона в святилище не было.

Повелитель Теней стоял неподалеку от входа, по-прежнему невозмутимый, ибо темнота его не пугала и не мешала ему. Одежда на нем была простой, но ладной и опрятной. Он глядел на Дакара, чуть-чуть склонив набок голову. Прежде Аритон часто застывал в такой позе, обдумывая очередное музыкальное задание Халирона.

Дакару сразу вспомнился обходительный Медлир, и новая волна злости напрочь смыла скорбь по покойному.

— Ты ведь знал! — бросился он в новую атаку. — Такие заклинания, когда их накладывают, издают особый звон. Ты его явно слышал, когда Асандир встал надо мной, но даже не потрудился предостеречь!

— Я крепко спал и проснулся немногим раньше тебя. И потом, если помнишь, я спросил тебя про золотую монету. На слух она и ты звучали очень похоже. Я посчитал это странным совпадением. О том, что Асандир наложил на тебя заклинания, я догадался позже, встретившись со свечным торговцем. Можешь мне не верить, но я бы с радостью отпустил тебя на все четыре стороны.

Дакар грязно выругался, однако на Аритона это, как всегда, не подействовало. Безумный Пророк сознавал превосходство Фаленита, и оно злило его еще сильнее.

— И что ты теперь собираешься делать? — вызывающе спросил Дакар.

— Мне позарез необходимо навестить одну таверну на Портовой улице, — сказал Повелитель Теней, шагнув к нему,- Не ошибусь, если тебе смертельно хочется эля.

— Хватит фокусов, — отпрянул Дакар. — Собрался напоить меня, чтобы сделать податливым? Однажды я уже попался на твою уловку.

«Нет, — решил про себя Дакар, — я должен противостоять Повелителю Теней и искать способ высвободиться из оков Асандировых заклинаний. Здесь нужен тонкий расчет и ясная голова».

— Раз уж мне навязали твое общество, я теперь буду держать ухо востро и не напьюсь до беспамятства. Такого удовольствия я тебе не доставлю.

Аритон пожал плечами. Белым пятном шевельнулась в сумраке его рубаха.

— Как хочешь. А вот мне, по правде говоря, эль не помешает.

— Ты никак спятил? — взвился Дакар. — Где же твое почтение к Халирону? Первый менестрель Этеры, не жалея сил, учил тебя всем премудростям своего искусства. Хороша же твоя благодарность! Можно подумать, Халирон запрещал тебе выпивать и теперь ты торопишься наверстать упущенное.

Умей Дакар видеть в темноте, он бы не заметил на лице Аритона никакой перемены. Вместо ответа Фаленит произнес что-то на певучем паравианском языке. Слова сразу же поглотил шум прибоя. Раньше Аритон непременно ответил бы какой-нибудь язвительной колкостью. Неужели и впрямь что-то изменилось? Безумный Пророк застыл в немом изумлении. Аритон прошел мимо него и зашагал к проезжей дороге. Дакару ничего не оставалось, как поковылять за ним следом, спотыкаясь и поддевая ногами камешки.

У гавани, давшей название этому городу, была своя, особая жизнь. Почти пустые и сонные днем, с заходом солнца портовые улочки и переулки пробуждались и наполнялись шумной и разношерстной публикой. Смех, ругань, крики не умолкали на них до самого рассвета. Кого здесь только не было! Собирая зевак, лихо жонглировали горящими факелами уличные циркачи. То и дело хлопали двери в скупочных лавках, открытых ночь напролет. Матросы, приносившие сюда редкие и диковинные вещицы, знали, что получат лишь половину, а то и треть настоящей стоимости своего товара. Где-нибудь в городе они смогли бы выручить больше. Но многих ли остановит здравый смысл, если вокруг столько соблазнов, а в карманах нет даже мелкой монеты? Получив вожделенные деньги, матрос не особо терзался выбором. Если дружки не волокли его в таверну напиться в честь схода на берег, он становился добычей какой-нибудь продажной милашки. В увеселительных заведениях можно было найти женщин на любой вкус и темперамент; те же, что в изобилии фланировали по улицам, ловили в основном уже порядком захмелевших матросов и уводили их в свои грязные норы. Ближе к полуночи в портовых тавернах яблоку негде было упасть. В душных залах, пропахших испарениями десятков тел, собирались все, кто торопился за одну ночь поглотить как можно больше радостей жизни. Некоторые являлись сюда принаряженными, иные — голыми до пояса, едва сменившись с вахты. Редкие корабли имели постоянную команду, поэтому никто особо не держался за свое место на палубе или вантах. Обычно матросы гуляли и бражничали до тех пор, пока не кончались деньги, после чего шли к вербовщикам и нанимались на другое судно.

Практически все портовые таверны имели скандальную репутацию и слыли местами, небезопасными для чистой публики. Но «Трехпалая чайка» занимала свое, особое положение как самая буйная таверна Портовой улицы. Она находилась почти у самой кромки залива, соседствуя с причалами. Неудивительно, что, едва сойдя на берег и еще не отвыкнув от качающейся палубы, матросы начинали свой питейный вояж с «Трехпалой чайки» и после двух-трех кружек двигались дальше. Однако не всех приводило сюда желание покутить. Кое-где за столами сидели весьма странные люди. Кружки с элем служили лишь для отвода глаз; те, кто их заказал, перешептывались между собой и поминутно бросали напряженные взгляды на дверь. Это были матросы с судов, перевозящих контрабанду. В любой момент мог явиться человек от их капитана и подать условный сигнал. А дальше — только успевай поворачиваться. Нужно было как можно быстрее покинуть гавань, пока портовая стража не пронюхала про запретный груз. Ночь всегда считалась союзницей контрабандистов. Если все проходило гладко, к утру корабль уже вставал на якорь в какой-нибудь незаметной бухточке, чтобы с наступлением темноты плыть дальше.