Юлия Остапенко - Что там, за дверью? (“Фантастика 2006” сборник)

— Дорогой Каррингтон, — сказал я тихо, — доктору, понимаете ли, нужно время, чтобы обдумать мои слова. Он не может позволить себе отнестись к ним серьезно, но и без ответа оставить не может тоже. Противоречие, верно? Когда кашляешь, противоречия разрешаются сами собой.

— Вы думаете? — неуверенно проговорил Каррингтон, но кашель у доктора стал менее надрывным и быстро прекратился. Берринсон откашлялся в последний раз, после чего сам налил себе воды и выпил полстакана мелкими глотками, приводя свои мысли в относительный порядок.

— Вы понимаете, сэр Артур, — сказал он наконец, — что здесь мы лечим Нордхилла от той самой болезни, приступ которой вы предлагаете вызвать?

— Я не предлагаю вам, доктор, нарушить клятву Гиппократа, — сказал я примирительно. — Напротив, мне кажется, что проведение сеанса поможет Нордхиллу снять возникшее у него у него психическое напряжение. Иногда алкоголику дают выпить неразбавленного виски, чтобы привести в порядок его сознание, этот эффект вам хорошо известен…

— Не думаю, что это хорошее предложение, сэр Артур.

— Нордхиллу не повредит, — уверенно сказал я. — А мы, возможно, сумеем получить сведения, которые не могли бы выведать никаким иным способом.

— Сэр Артур прав, — пришел мне на помощь Каррингтон. — Если сеанс окажется безуспешным, в чем вы, доктор, совершенно уверены, мы окажемся там же, где сейчас, а если выяснится хотя бы малейшее неизвестное нам обстоятельство… Согласитесь, во время сеанса Нордхилл может проговориться о том, о чем не сказал бы даже во время перекрестного допроса.

Последний аргумент, по-моему, оказался весомее остальных. Доктор надолго задумался, потом встал, отошел к окну и минуты две созерцал окружавший больницу лесной пейзаж — вид колыхавшейся под легким ветром листвы действительно успокаивал нервы.

— Хорошо, господа, — сказал наконец Берринсон, обернувшись к нам. — Одно непременное условие. Когда я подам сигнал, сеанс прервется. А сигнал я подам, как только увижу малейшие признаки нестабильности в поведении пациента. И никаких возражений, даже если вам будет казаться, что именно в этот момент Нордхилл сообщает чрезвычайно ценные сведения.

— Безусловно, — согласился я.

— Да, конечно, — сказал Каррингтон.

— Сейчас время ленча, — сказал Берринсон, взглянув на часы — прекрасный брегет, висевший на толстой серебряной цепочке. — Потом у нас тихий час, после чего желающие могут выпить чаю. Думаю, сеанс лучше всего устроить в половине шестого, когда до ужина останется полтора часа. Сейчас я приглашаю вас обоих к себе — нам принесут поесть, и мы проведем время за, надеюсь, приятной беседой, если, как я опять же надеюсь, в больнице не произойдет ничего экстраординарного.

Доктор предоставил в наше распоряжение телефон, я позвонил Джин, а Каррингтон — дочери. Оказывается, Адриан, катаясь на лошади, неудачно спрыгнул и растянул лодыжку, Джин была в панике, и мне пришлось сделать ей строгое внушение — полагаю, оно достигло цели. Я сказал, что вернусь, по-видимому, последним поездом, и пусть Найджел с машиной будет у вокзала Виктория в половине десятого. Джин мучило любопытство, но, зная мой характер, она не задала ни одного прямого вопроса.

Беседа с доктором действительно оказалась приятной. Каждый из нас старательно избегал говорить на рискованные темы — ни слова о предстоявшем сеансе не было сказано, хотя, как я слышал, доктор отдал Грете распоряжение подготовить одну из крайних палат женского крыла: поставить там круглый стол, пять стульев и зашторить окно, чтобы вечерний закатный свет не мешал, как выразился Берринсон, “работать с пациентом”.

Кухня в лечебнице оказалась отменной, кофе, поданный после ленча, был превосходен, мы расположились в удобных креслах, Берринсон рассказывал истории из своей практики, а Каррингтон — из своей, я же вспоминал последнюю поездку в Соединенные Штаты: не лекции, которые я там прочитал с большим успехом (никаких упоминаний о спиритизме, согласно нашей молчаливой договоренности!), а встречи с людьми, которых я знал заочно и даже не предполагал, что когда-нибудь буду иметь честь с ними разговаривать. Виделись мы, например, с популярнейшим в Штатах актером кино Чарлзом Спенсером Чаплином — он приезжал в Нью-Йорк по делам, и мы случайно столкнулись с ним в коридоре отеля “Мажестик”. Я ожидал увидеть маленького человечка с усиками, и если не в знаменитом черном потрепанном костюме и котелке, то по крайней мере с тросточкой. Чаплин же оказался довольно грузным, хотя и подвижным мужчиной — типичным американцем, засыпавшим меня множеством вопросов о своей популярности на берегах Темзы.

В пять часов доктор оставил нас с Каррингтоном на некоторое время и отправился сначала к Нордхиллу, а потом к Эмилии, чтобы провести с ними беседу, подготовить к предстоявшему мероприятию. Я заметил, что Каррингтон изрядно волновался и, по-моему, не столько обдумывал вопросы, которые следовало бы задать, сколько приводил в порядок разбежавшиеся за день мысли.

В половине шестого за нами зашла Грета (она была невозмутима, как и положено профессиональной сестре милосердия, никаких следов утреннего волнения) и провела нас по длинному коридору мимо закрытых дверей — к торцовой палате.

Здесь уже стояли круглый стол и пять стульев с высокими спинками, лежали листы бумаги, карандаши; два окна, выходившие одно в сад, другое к подъездной дороге, были плотно занавешены темными шторами, из-за чего в помещении царил полумрак, рассеиваемый мерцающим светом пяти длинных свечей в высоких бронзовых канделябрах. Доктор сделал все — в своем понимании, конечно, — чтобы создать для сеанса атмосферу тайны, в данном случае скорее мешавшую, поскольку, если я правильно помнил рассказ Каррингтона, Нордхиллу для того, чтобы быть готовым к разговору с духами, не нужны были ни затемнение, ни свечи, ни даже круглый стол.

Привели сначала Альберта, равнодушным взглядом осмотревшего помещение и без приглашения усевшегося на ближайший к двери стул, а затем Эмилию, которая выглядела хотя и не такой испуганной и дрожавшей, как несколько часов назад, но все-таки не пришедшей в себя и ожидавшей от предстоявшего представления любой неожиданности. Если бы не присутствие Нордхилла, девушка, похоже, готова была бежать в свою палату. Доктор осторожно взял Эмилию под локоть и усадил на стул напротив Нордхилла, сам же сел рядом с ним, а мы с Каррингтоном заняли оставшиеся места — я оказался между доктором и Эмилией, а бывший полицейский — между девушкой и Нордхиллом.

— Дорогая Эмилия, — сказал Берринсон, положив руку на ладонь девушки, — будь спокойна, смотри и слушай. Альберт, конечно, рассказывал тебе о своей способности, и в том, что сейчас, возможно, произойдет, для тебя не должно быть неожиданности.