В. Шефнер - Лачуга должника

Я вздрогнул, услышав чьи-то шаги. Потом вижу - ко мне Валик приближается.

- А бандура эта, значит, сгорела? - спросил он нервным шепотом.- Это хорошо!.. Пауль, тебя в дом зовут. Потопали.

- Ты уже обессмертился? - спросил я на ходу.

- Омильонился! Все в норме!.. И ты сейчас омильонишься: это бабуся насчет тебя такую заботу проявила… А синяя посудина эта, как только мы из нее жидкость вылили, сразу пропала, в туман превратилась. Никаких доказательств. Засеки это на ум!

Супруги Бываевы сидели возле круглого стола в той комнате, что рядом с кухней. Занавеска на окне была задернута для секретности. Стол, как сейчас помню, накрыт был холщовой скатертью с вышитыми на ней розами и бабочками - работа тети Лиры. Шесть граненых кефирных стаканов стояли на столе: три пустых и три - наполненных вишнево-красной жидкостью.

- Павлик! - обратилась ко мне тетя Лира тревожным голосом.- Павлик, мы решили дать тебе выпить этого самого… Чтоб не постороннему кому, а своему, понимаешь? И одна к тебе просьба: молчи об этом деле!

- Твое дело, Павлюга, выпить - и молчать. Понял? - строго произнес дядя Филя.

- Учти, Пауль, если раньше времени начнешь болтать, тебя просто за психа сочтут. Не поверят! - добавил Валик.

- А поверят - так еще хуже,- вмешался дядя Филя.-Нынче доцентов всяких развелось - что собак нерезаных, все около науки кормятся. Затаскают они нас по разным комиссиям. Еще и дело пришить могут, что я не так распределил это лекарство. А чем я докажу?! Квитанций-то на руках нет.

- Опять же Филимону Федоровичу на пенсию скоро выходить,- испуганно зашептала тетя Лира.- А если пойдет о нем вредный слушок, что ему миллион лет жить, то в райсобесе засомневаться могут, давать ли ему пенсию.

- У дедули есть полный шанец без пенсии остаться,- подтвердил Валик.

- Значит, договорились? - просительно произнесла тетя Лира.- А теперь пей, Павлик, пей!

И она подала мне стакан.

От густой влаги тянуло таинственной свежестью. Вереница мыслей промчалась в моем уме. Мелькнула догадка: через сверхдолгожительство я обрету всемирное поэтическое величие. Волны будущей славы к моим подступили стопам, зазвенели, запели, заплескались в гранит пьедестала. Я ведь стану великим, бессмертным я стану в веках! Современных поэтов я оставлю навек в дураках! Я всех классиков мира, всех живых и лежащих в гробу, всех грядущих пиитов своим творчеством перешибу! Будет книгам моим обеспечен миллионный тираж! Я куплю себе "Волгу", построю бетонный гараж! Будут критики-гады у ног пресмыкаться моих! Всем красавицам мира я буду желанный жених! Моим именем будут называть острова, корабли! С моим профилем будут чеканить песеты, рубли! Буду я еще бодрым, еще не в преклонных годах,- и уж мне монументы воздвигнут во всех городах!..

Я выпил стакан до дна и ощутил привкус прохлады и легкой горечи. Через мгновение ощущение это прошло.

- В нашем полку прибыло! - заявил дядя Филя.

- А кому остальные две дозы? - спросил я.- Рамушевым, наверно?

- Нет, не подходят они для такого дела. Раззвонят на весь свет,- сухо ответил дядя Филя.

- Одну порцию тогда, верно, соседке дадите, Мармаевой? - стал выпытывать я.

- Людка Мармаева не подходит,- возразила тетя Лира.- Она почем зря своих кур в наш огород допускает, сколько раз я ей говорила… Дай ей этого лекарства, а потом миллион лет мучайся из-за ее кур! Да и болтать она любит, язык без костей… Тут Валентин один совет дал…

- И опять повторяю: одну дозу надо дать Хлюпику! - решительно заявил Валик.- Сейчас ему пять лет, а собаки в среднем живут до двенадцати. Через десять-пятнадцать лет действие экстракта будет доказано на живом ходячем факте. Сейчас нам нет смысла шуметь о своем долгожительстве, но в будущем оно нам ой какую службу сослужит! Мы все великими людьми станем.

- Во головизна-то у Валика работает! - восхитился дядя Филя.- Мы все великими будем, а Хлюпик наш ходячим фактом будет - с хвостом!

- Жаль на собачонку экстракт тратить,- высказался я.

- Павлик, если мы тебе такую милость оказали, жизнь вечную-бесконечную бесплатно выдали, так ты не думай, что наши дела имеешь право решать,обиделась тетя Лира.- Я, может, давно уж мечтаю, чтоб Хлюпик за свою честность никогда не помирал.

Любимчик ее был тут как тут. Слыша, что упоминают его имя, он вылез из-под стола, разлегся посреди комнаты и притворно зевнул. Потом подошел к хозяюшке и требовательно тявкнул.

- Чует, умница, что о нем разговор! Все-то Хлюпик понимает! - заумилялась тетя Лира. Затем принесла из кухни чистую тарелку, поставила ее на пол и вылила в нее содержимое одного из стаканов.- Пей, Хлюпик! Пей, ангельчик честный!

Песик неторопливо, без жадности начал лакать инопланетную жидкость. Опустошив тарелку, он благодарно икнул.

- А шестую дозу кому? - спросил я. Ответом было неловкое молчание. Потом дядя Филя, потупясь, произнес:

- Не стоит нам этим питьем с чужими людьми делиться. Подведут. Нельзя нам счастье свое упускать.

- Фроське надо дать,- предложил Валик.- Тогда у нас два живых документа будут: собака и кошка.

- А и верно, чем Фроська хуже Хлюпика,- согласился дядя Филя.- Сколько она мышей-то переловит за миллион лет! Не счесть!.. Лариса, покличь-ка ее.

Тетя Лира прошла сквозь кухню на крыльцо и стала кликать:

- Фроська! Фроська! Фроська! Кушать подано!

Потом вернулась в комнату и заявила:

- Опять она шляется где-то, шлындра несчастная!.. Ну, кошка, через блудность свою потеряла ты жизнь вечную!

Время шло, а шестой стакан все стоял на столе. Наконец дядя Филя предложил дать эту дозу поросенку - пусть и он у нас будет долгожитель, про запас. И тетя Лира отнесла стакан в сарайчик.

- Ну как?- спросил ее Валик, когда она вернулась.- Приемлет он вечность?

- Налила ему в корытце - он сразу и вылакал.

Талантами не обладая, С копыт не стряхивая грязь, При жизни ты, свинья младая, В бессмертье лихо вознеслась!

- Теперь нас, значит, шестеро,- подытожил дядя Филя.

Я вышел из дома.

Все в мире было по-прежнему и все на своих местах. Картофельные грядки, деревья, времянка, сарайчик - все обыкновенное, настоящее. И на небе та же легкая, не предвещающая дождя дымка. Я посмотрел на часы и удивился, даже испугался: лишь час с небольшим прошло той минуты, когда из-под земли вылез чешуйчатый агрегат.

Надо обдумать все это, переварить в покое, подумал я и открыл калитку. Пройдя по улице поселка, свернул на неширокую, поросшую сорной травой грунтовую дорогу и долго шел по ней; я знал, что она ведет к кладбищу. Вскоре на взгорье показалась красная кирпичная церквушка с одноярусной колокольней. Дойдя до погоста, ничем не огражденного, я долго глядел на сбегающие в низинку покосившиеся кресты. "Пчелы не жалят мертвых",всплыла в памяти вычитанная где-то фраза. А меня пчелы будут жалить миллион лет. Люди будут рождаться и умирать, умирать, умирать, и Эла тоже умрет, а я буду жить, жить, жить, жить… Мною овладело смутное чувство вины.