Алекс Орлов - Тайный друг ее величества

Иппон подал следующий знак, и Урмас ослабил механизм. Каспар перестал кричать и стал пытаться пошевелить пальцами, но это ему плохо удавалось.

– Итак, вижу, ты уже понял, что запираться бесполезно, Фрай, правильно?

– Да… Да, ваша милость, я все скажу!

– Итак, я тебя слушаю.

– Я был послан сюда людьми герцога… преемника герцога, адмирала Пейна.

– Так, уже лучше, – кивнул Иппон. Оказалось, что пленник разбирается в дворцовой обстановке, неужели удалось попасть на настоящего шпиона?

«Ты молодец! Ты победитель!» – похвалил себя Иппон.

– Я должен был поехать в Тыкерью в качестве обычного торговца, но подмечать, сколько на дороге встретится бунтовщиков.

– Они знали, что здесь намечается восстание? – удивился Иппон.

– Эти люди весьма осведомлены, ваша милость, – продолжал сочинять Каспар. – Однако на тот момент, насколько я понял, о бунте они еще не знали, но догадывались, что в скором времени такое может произойти.

– Вот как? Ну-ну, продолжай!

Иппон был взволнован услышанным и нервно расхаживал по подвалу.

– Запомнив все, что увижу, я должен был двинуться из Тыкерьи к океану.

– Зачем?

– Чтобы найти там колдуна Саламура и взять у него Золотую Латку.

– Что за чушь ты несешь? Какую латку?

– Золотой Латкой называется кротовая шкурка, с помощью которой можно сделать так, что все тардийские и вердийские земельные грамоты потеряют подписи и печати, а стало быть, ваши народы можно будет изгнать отсюда навсегда.

– Но… с каких пор Рембурги занялись магией, ведь они даже башню в Харнлоне разрушили?

– Не могу знать, но скорее всего это было сделано для отвода глаз.

– Для отвода глаз… – задумчиво повторил Иппон, продолжая расхаживать.

Палач за спиной Каспара зевал, писарь увлеченно ковырялся в носу.

– А станок для метания стрел – зачем тебе дали столь дорогую машину, ведь не для того, чтобы отстреливаться в дороге от разбойников? Небось немалых денег такая штука стоит?

– Насколько я уловил из разговоров подручных герцога, за машинку было заплачено четыреста семьдесят дукатов, ваша милость, – сообщил Каспар. Он решил по возможности сообщать только достоверные факты, чтобы его рассказ выглядел более правдоподобно. Испытывать судьбу, будучи зажатым в стальные удавки, Каспару не хотелось.

– Ну так зачем она тебе? Зачем?! Говори, сукин сын, иначе сейчас же останешься без рук!

– В Тыкерье я должен был выследить наиболее важного чиновника и уничтожить его, но, если повезет, прорваться во дворец конвендора и убить его, благо мощь стреляльной машинки позволяла мне это сделать!.. – выпалил Каспар и почувствовал, что вся его одежда пропиталась потом.

– Вот! Вот она, главная истина! – воскликнул Иппон, победоносно вскидывая руку, и повернулся к писарю: – Ты все записал?

– Да, дорф Иппон.

– Хорошо.

Иппон повернулся к Каспару:

– Вот теперь ты получил право на быструю и безболезненную смерть. Тебе просто отрубят голову, а руки и ноги останутся при тебе. Кстати, а почему ты решил, что колдун Саламур отдаст тебе эту самую кроличью шубку?

– Кротовую шкурку, дорф, – поправил Иппона писарь.

– Да, кротовую шкурку. Или здесь опять обман?

– Никакого обмана, ваша милость, у меня с собой были деньги для ее выкупа.

– И сколько же выделили на выкуп этой шкурки?

– Сто дукатов, ваша милость.

– А куда же они делись, ведь мы тебя обыскивали – никаких денег, кроме двух золотых с мелочью в кошельке, у тебя не было.

– Казну унесли мои товарищи. Когда стало ясно, что бежать не смогу, я взялся прикрывать их отход…

– М-да, благородно, но бессмысленно.

Каспар ждал, что Иппон расскажет о судьбе его сбежавших бойцов, однако тот ничего не сказал, стало быть, все они благополучно ушли от погони. Это означало, что по дороге в Тарду он действительно видел Лакоба и, возможно, теперь тот с остальными находится где-то неподалеку. Но какой в этом толк? Даже если Лакоб снова сумеет вызвать «боевой огонь» и разрушит Тарду, живым из-под развалин уже не выбраться.

– Вот что я тебе скажу, рембуржец. В бою ты показал себя как храбрый солдат, ты не стал запираться сейчас и все рассказал мне, а потому имеешь право на вознаграждение. Так вот, я мог бы казнить тебя сегодня, но даю время до утра. Меня, правда, здесь уже не будет, ну да Урмас и сам справится. На этом будем прощаться.

Иппон повернулся к стоящим у дверей подземелья охранникам:

– Эй вы, уведите его в камеру, он мне больше не нужен!

– Ваша милость, а можно мне провести эту ночь без кандалов? – спросил Каспар.

Иппон думал недолго – сегодня он был великодушен, поскольку шпион дал ему самые лучшие козыри в борьбе за карьерные места при дворе конвендора.

– Я не возражаю. Урмас, сними с него все железо, а до камеры можно сопроводить его и с веревочной петлей на руках. Рембуржец заслужил и эту привилегию.

К себе в камеру на другой конец тюремного замка Каспар возвращался частично свободным человеком. Без кандалов на ногах шагалось на удивление легко, а неприятные ощущения от стянувшей руки веревки не шли ни в какое сравнение с жесткой хваткой стальных удавок Урмаса.

Озолс встретил его как родного – он опасался, что выгодного узника принесут на руках, но тот выглядел молодцом, и тюремщик поспешил поделиться этой радостью со своим «приятелем» Эдбергом.

– Ты видел, Густав, они вернули его в полном порядке! Даже без этих железок!

– Ты рано радуешься, дружище, – ответил Каспар, входя в камеру.

Озолс последовал за ним и снял с его рук веревки.

– Они опоили тебя ядом? – забеспокоился он.

– Нет, но завтра утром Иппон приказал Урмасу казнить меня, я ему больше не нужен.

Каспар скинул сапоги, забрался на топчан и, обхватив колени, уставился в стену перед собой. Оставался один вариант – попытаться завтра подкупить Урмаса, шансов на успех очень мало, но терять уже нечего.

– Казнь – это скверно, – задумчиво произнес Озолс и поскреб нечесаную голову. – Ладно, ты отдыхай, а я пойду посмотрю, что можно сделать.

Сказав это, он покинул Каспара, запер дверь камеры на засов и затопал куда-то по коридору.

«За золото свое беспокоится», – подумал Каспар и вздохнул. Положение было незавидным.

В спальне пахло благовониями, их привезли с побережья Южного моря, и по рекомендации лекаря королева позволяла окуривать ими свою опочивальню перед сном. Анну Астурийскую мучили кошмары – покойный принц Гвистерн являлся к ней во сне и угрожал смертью.

При жизни он ненавидел ее, королева отвечала тем же, его высочество мечтал совершить дворцовый переворот и убить короля, а красавицу королеву отдать на потеху солдатам. Даже после смерти он не мог найти себе покоя – одно время его часто видели в городе, и перепуганные соглядатаи тайной канцелярии неоднократно сообщали, что сталкивались на ночных улицах со своим бывшим шефом – принц Гвистерн при жизни возглавлял этот департамент.