Гленда Ларк - Запах Зла

Служанка принесла нам сидр, и я уткнулся в свою кружку, страстно желая оказаться где-нибудь в другом месте.

Через двадцать минут Руарт вернулся и подлетел к нашему столу.

– Беспокоиться не о чем, – сообщил он.

– Но ведь парнишка обладает Взглядом, верно? – спросила Блейз.

– Да.

Блейз нахмурилась.

– Едва ли он станет нам сочувствовать. Он же из городской стражи! Почему он не сказал своему начальнику, что мы лжем?

Большую часть ответа Руарта я не понял, и Флейм пришлось переводить. Как выяснилось, Руарт проводил отряд до следующей гостиницы, где тоже был устроен обыск. Все это время мальчишка не разговаривал ни с кем – ни с кем и ни о чем.

– И все-таки я предлагаю смыться, – сказал я. – Прямо сейчас.

– Что ты можешь сказать о мальчишке по его запаху? – спросила меня Блейз.

– Он пах так, словно свалился вниз головой с селвера, – ответил я. – Он был растерян, смущен, запутан. Как только он опомнится, он наверняка что-то предпримет.

– Если мы сейчас уйдем из гостиницы, это сразу же вызовет подозрение, – сохраняя прежнее спокойствие, сказала Блейз. – Мы остаемся.

– Это безрассудство, – стоял я на своем, хоть и восхищался хладнокровием Блейз. Неужели ничто и никогда не может лишить ее самообладания?

– Ничего подобного. Послушай, паренек вряд ли хоть раз в жизни сталкивался с силвом или силв-магией, разве что видел издали хранителей, когда те тут бывали. Он или побоится рассказать о том, что видел, чтобы его не обвинили в фантазиях, или свяжет серебристо-голубую дымку, созданную Флейм, с хранителями. А связываться с хранителями – себе дороже.

Я допил свой сидр.

– Хорошо бы, чтобы ты оказалась права, Блейз. Ведь если ты ошибаешься, у тебя на совести окажется тяжелый груз, когда мы все будем прохлаждаться в феллианской тюрьме.

Флейм фыркнула.

– Не тревожься, Кел. Она, как всегда, рассчитывает, что мои иллюзии вызволят нас из беды. Боюсь, что такова уж моя судьба: вечно спасать эту беспомощную девицу. – Она с усмешкой взглянула на Блейз; та только закатила глаза.

Я поднялся.

– Пойду в свою каморку, и пусть мир разваливается на части, – сказал я кисло. – Руарт, предупреди меня, пожалуйста, когда придет время впадать в панику.

Вернувшись к себе, я перетащил кровать к окну, чтобы можно было, сидя там, следить за входом в гостиницу. Я совершенно искренне ожидал, что стражники вернутся. Вместо этого через три часа я заметил приближающегося парнишку. Он сменил форму городской стражи на обычную одежду и мчался так, словно за ним гнался рассерженный селвер.

«Проклятие! – подумал я. – Вот и начинаются неприятности».

Декан Гринпиндилли родился в бедном домике на сваях на илистом берегу бухты Китаму. В отлив обнажалось дно – серая липкая поверхность, казавшаяся надежной опорой, но готовая поглотить любого, кому хватило бы глупости на нее ступить. Никто никогда не посещал жилище Гринпиндилли иначе, как в прилив на лодке.

Сам домик, выстроенный из плавника, был не намного больше шалаша. Ничего, что можно было бы назвать мебелью, там не имелось, за исключением очага из обожженной глины и бочки для сбора дождевой воды; жилище служило крышкой ловушки для рыбы. В прилив рыба попадала в туннель из вбитых в дно кольев, который заканчивался плетеной ловушкой, расположенной под домиком. Когда вода отступала, отец Декана, Болчар, спускался по лесенке и вылавливал добычу из жидкой грязи. Мать Декана потрошила рыбу и солила и сушила то, что не съедали члены семьи. Раз в месяц Болчар на ялике отправлялся на берег, чтобы набрать дров для очага и обменять в деревне соленую рыбу на овощи, старую одежду или еще что-нибудь.

В первые семь лет жизни Декан, или Дек, как его называли родители, ничего другого, кроме своего домика, не видел.

Он помогал матери выпаривать соль из морской воды и вялить рыбу, раскладывая выпотрошенные тушки на солнце; в его обязанности входило убирать их перед дождем. Вся жизнь Дека заключалась в попытках увернуться от вечно недовольного сварливого отца – что было нелегко, поскольку убежать было некуда, – ив чудесных историях, которые рассказывала мать.

Когда мальчику исполнилось семь, отец в первый раз взял его на берег. Деку, впрочем, не удалось насладиться гостеприимством жителей деревни: Болчар заставил его собирать плавник на берегу. С тех пор Дек каждый раз сопровождал отца, и обеспечение семейства дровами стало его обязанностью. Сколько бы выброшенных на берег деревяшек он ни натаскал, отец никогда не бывал доволен, и дело всегда кончалось оплеухами.

Посетители в домике на сваях были редкостью: отец и мать Дека не имели ни родных, ни друзей. Раз или два в год неожиданно налетевший шквал заставлял какое-нибудь суденышко искать укрытия рядом с жилищем семьи Дека, и тогда рыбаки, вскарабкавшись по лесенке, рассаживались на полу, чтобы переждать непогоду. Мать Дека угощала их горячим питьем из водорослей, а отец заводил разговор о том, каким малым стал улов.

Такая жизнь совсем не подходила для подрастающего мальчишки, но узнал об этом Дек только потому, что мать его была сказительницей.

Звали ее Иния. Когда-то ее называли сир-Иния Гринпиндилли. Когда-то она была хорошенькой младшей дочерью любящих родителей. Ее отец был купцом из Мекатехевена; обладая Взглядом, он вел прибыльную торговлю с силвами: закупал полотно у хранителей, имевших ткацкое производство на Брете.

Иния была изнеженным и избалованным ребенком; любимым ее занятием было сидеть на площади перед домом и слушать рассказы профессиональных сказителей. Если бы все шло как положено, она вышла бы замуж за сына кого-нибудь из компаньонов отца, жила бы в богатом доме по соседству с родителями и растила бы собственных детей. Отец, впрочем, не спешил с замужеством младшей и любимой дочки, да и ей жизнь в родительском доме нравилась. Когда Инии исполнилось девятнадцать, она стала приставать к отцу, чтобы он взял ее с собой, когда в следующий раз отправится на Брет: ей страшно хотелось побывать в другом островном государстве, испытать приключение. Отец был рад угодить девушке, и они вместе отправились на принадлежавшем семейству торговом судне на Брет. Сначала путешествие было вполне благополучным: обогнув мыс Кин, капитан взял курс на запад вдоль берега Мекате. Однако к северу от бухты Минкан на мореходов обрушился необычный для этого времени года шторм, корабль лишился мачт и стал беспомощной игрушкой ветра и течений.

В конце концов его выбросило на скалы у северной оконечности бухты Китаму. Иния в это время находилась в своей каюте; когда корпус судна разломился, ее выбросило в воду. Девушка сильно пострадала: ей рассекло щеку, колено оказалось раздроблено. Грозные волны швыряли доску, за которую она уцепилась, пока не вынесли на мелководье. Там Инию на следующий день и нашел Болчар, возвращавшийся на своем ялике из деревни. Он отвез девушку в свой домик на сваях – и уже больше не отпустил.