Фреда Уоррингтон - Янтарная Цитадель

Вдоль стен Солнечного чертога восседали рядами выборные советники, числом сто сорок, представлявшие народ Парионы, и парадные одеяния их красили палаты, подобно самоцветам: янтарем, лазурью, изумрудом, аметистом и гагатом. У дверей и по всему Чертогу стояла царская стража в синем с золотом. По правую руку царя встал воевода Граннен, по левую – владыка Поэль со своим помощником Дерионом. За престолом же встал Лафеом. Место царицы пустовало.

Двери Чертога были распахнуты; на пороге столпились немногочисленные подданные, осмелившиеся испросить лицезрения своего самодержца.

– Государь, – промолвил стоящий у трона дворцовый распорядитель, – дозвольте представить список прошений. От цеха лицедеев – о прощении Сафаендера и Элдарета и дозволении означенным возвратиться в Париону невозбранно. От цеха каменщиков – о признании призыва чернорабочих нарушающим их древлие права и привилегии. От жриц храма Нут – о вторжении по вашему приказу вооруженных людей в потаенное святилище. А также от члена цеха каменщиков, выступающего от лица подземцев – о нарушении давнего договора между человеческим родом и подземцами.

– Пусть приблизятся, – приказал царь.

Одну за одной он выслушивал жалобы. Кивал, как всегда, мудро и понимающе. Ощущал, как они дрожат, подходя к царю, дабы не восхвалить его, а укорить. И все же ни один не страшился его – такова была их вера в царскую милость.

– Я слышал вас, – ласково проговорил он, наконец. – Теперь я оглашу свою волю. Я спрошу вас – любите ли вы своего царя?

– Да, государь! – слитно откликнулся чертог.

– Верите ли, что ваш царь нерасторжимо един со страною, и тем наделен мудростью и провидением, превышающими человеческие? Верите ли, что лишь это дарует мне право царствовать в Авентурии?

– Да, государь!

– Тогда живите своею верою! – Голос его сломался, как хрустит черный алмаз. – Верьте, когда я говорю – все, что ни делается, делается ради вашего блага. Все прошения отклонены.

Послышался разочарованный шепоток.

– Но, государь…

– Кто сомневается во мне, тот усомнился в завете между царем и землей! Тот нападает на заурому! Это предатели! Разве осмелится хоть один в Солнечном чертоге объявить себя неверным Янтарной Цитадели?

Наступило потрясенное молчание. Просители испуганно и недоуменно переглядывались. Слитно хлопнули ладони стражников, смыкаясь на эфесах сабель. Граннен стоял гранитной стеною, широко расставив ноги; лицо Поэля было холодней мрамора.

– Государь, – промолвила одна из облаченных в черное жриц, косясь на Лафеома, – не выскажется ли за нас ваш посредник?

Взгляд ее встретился со взглядом царя, и Гарнелис понял – она знает правду. Знает, что он загнал собственного сына в ее храм и приказал убить там. Царь приподнял палец, и двое стражников уволокли жрицу.

– Прием окончен, – объявил Гарнелис. – Сим право на обращение к царю отменяется!

Просители покидали Чертог, озабоченно перешептываясь; советники молчали, выжидающе поглядывая на царя. Внезапно их присутствие стало для него нестерпимо. Их роль – обсуждать и советовать; по традиции самодержец подчинялся их советам, но лишь по одной традиции. Когда советники возражали против строительства Башни, он отмахнулся от них. Никакого от них проку.

– Совет также распускается, – возгласил Гарнелис. – Покуда не будет завершена Башня, заседания не возобновятся.

Сто сорок недоверчивых взглядов уперлось в него. Гарнелис встал, чтобы покинуть палату, покуда ни у кого не наберется дерзости возразить. Но смельчаков не нашлось. Все до одного встали и отдали поклон, когда царь вышел из Солнечного чертога. Никогда еще Гарнелис не чувствовал себя более одиноким, словно не по дворцу он шел, а стоял на горной вершине, и никогда еще одиночество не казалось ему более желанным.

– Государь?

Придворные отстали, когда царь свернул в сумрачный переход к палате для игры в метрарх. Рядом шел Лафеом – вкрадчивые движения, молочная кожа.

– Вам дурно?

– Мне хорошо, как никогда, – отмахнулся Гарнелис. – Давно следовало это сделать. Поэль и Граннен – вот мои советчики, хотя и в них нет особенной нужды. Только ты и Башня. В счастливый час пришел ты ко мне.

– Я знал, что понадоблюсь, государь.

– Как полагаешь, Лафеом – смогут ли они любить меня теперь, когда я вызвал в них страх?

Гарнелис широкими шагами пересек палату, направляясь к потайной двери, спустился в камеру. Бездумно ощупал болтающиеся на раме ремни, погладил тускло-бурый кристалл. В камере пахло кровью – так пахнут сахар и медь —и почему-то гарью.

– Разумеется, государь. Они любят вас, как дети – строгого отца, и тем больше уважают вас за это.

– Не хочу, чтобы они знали.

– О чем?

Царь прикоснулся к столбу. В нем боролись страсть и омерзение.

– О тех, кого я привожу сюда. Это была твоя мысль, или моя? Не припомню…

В последние три года память начала подводить Гарнелиса до странности часто. То, с чего все началось – приступы черной тоски и беспричинного ужаса – он вспоминать и не любил. Но однажды к нему, точно дух-хранитель, явился Лафеом.

Архитектор представился чародеем со Змеиных островов, скромной общины, заслужившей титул «посредников» за ту роль, что они сыграли в завершении войны Серебряных Равнин. Как объяснил Лафеом, он путешествовал по Авентурии; он явился выказать свое почтение царю; он ощутил смятение самодержца.

– Государь, – говорил тогда Лафеом, так ласково, так уверенно, – я могу провести вас через эту бурю. Только доверьтесь мне.

– Вера моего народа вашему не подлежит сомнению, – отвечал Гарнелис, но это была не вся правда. Он и сам поверил Лафеому, поверил мгновенно и безоговорочно. Они могли беседовать часами.

– Вы потеряли свой путь. Вам нужна сила, государь. Я могу показать вам, как добыть ее, как получить ответы на ваши вопросы.

– Колдовством?

– В нем нет великой тайны, государь. Во всякой вещи течет незримый ток – так учили нас элир. В дереве и травинке, в нашем рассудке, в самоцветах и простых камнях. Достаточно лишь настроиться на этот особенный ток и подчинить себе его силу.

– Это дело скорее для жриц Нут, не для меня.

– Нет, эту область вам следовало бы изучить. Иные формы сил, говорят элир, вредоносны для людского рассудка, и не должны быть призваны, но я скажу вам, государь – это ложь. Силы, именуемые гауроф , воистину темны, могучи, несмиримы. Но не вредоносны сами в себе. Элир боятся их силы. Научитесь стягивать эту силу особенным кристаллом, и она подчинится вам. Вам потребуется юноша…

– Юноша?

– Или девушка. Видите ли, гауроф питается чувствами…

Теперь Гарнелис вспоминал тот разговор с дрожью. Призвать силу, к его восторгу, оказалось легко; сложно было подчинить ее. Он искал избавления от скуки, ответов на загадки бытия, советов и превыше всего – тайны жизни вечной. Но ответы, доносившиеся из распоротых глоток его жертв, были сбивчивы, издевательски-жутки, точно вопли безумца, перекрикивающего рев бури. Гауроф вызывалось только болью. И приносило – если не сковать его – лишь ужас.