Игорь Борисенко - Поход Армии Проклятых

Когда Колокольчик пересказывал слова песни, голос его опять предательски дрогнул. Он звучно сглотнул и дернул головой, отчего в комнате жалобно звякнуло. Сорген мог поклясться, что, если бы он посмотрел сейчас в глаза пирата, то увидел бы там слезы. Озадаченно подобравшись, колдун нахмурился. Словно бы его захватила эта история. Сон пропал, и внимание не отвлекается на стонущие мышцы и суставы. Может, и он сам сейчас расплачется?

– С неба на город опускался туман. Со стороны казалось, будто бы кто-то невидимый свесил клубящееся одеяло, а оно лежало свободным концом на земле. Нет, не лежало – двигалось! Горожане тоже пели песню, провожая свою избранницу, а туман заволакивал поверхность пруда. Затем он сгущался в облако, по размерам повторяющее очертания пруда, и поднимался вверх. Лодка качалась на волнах пустая, и никто, никогда больше не видел Небесной невесты на земле. Она присоединялась на небесах к сонму жен Бога-Облака, счастливиц, попавших туда при жизни, и проводящих вечность в счастье и достатке. Сверхъестественный Бог дарил свою любовь им всем сразу, никого не обделяя, отчего каждая женщина чувствовала себя единственной и неповторимой.

Так нам рассказывали об этом мудрые старцы с седыми бородами. Везде считается, что чем белее у тебя борода, тем больше права считаться благоразумнее других.

Но все это только присказка. Как я сказал, та страна была моей вотчиной. В день пятнадцатилетия отец вручил мне корону, а сам с группой странствующих проповедников отправился в бескрайние степи Лейды, чтобы обращать к Богу диких кочевников. Прошло четыре счастливых года моего правления, и вот, нежданно-негаданно, прогуливаясь по городу погожим летним днем, я встретил Дуину. Увидел – и был сражен наповал "копьем любви", как я написал в письме, которое послал ей без подписи. У нее были неповторимые тонкие губы, такие изящные и нежные, что стоило им изогнуться в улыбке – колени мои подгибались. Брови – гордо выгнутые, пушистые, мягкого каштанового цвета. Наивные голубые глаза, чистые и прозрачные, как вода в нашем пруду, и круглые щечки с ямочками. Густые темно-русые волосы до плеч, тонкие пальчики, как будто выточенные из молочного мрамора, томные и плавные изгибы бедер и высокая грудь… Я не знаю, как могли остальные мужчины проходить мимо нее и не падать, сраженные наповал этой ослепительной красотой? Я упал и умолял одарить меня благосклонностью; тогда я был наряжен, как простолюдин, чтобы не выделяться из толпы. Она не узнала меня и со смехом велела подняться. Я тоже был тогда довольно привлекательным: высоким и красивым. Кроме того, никто не мог бы назвать меня грубым, злым или несправедливым. Несколько раз мы встречались, тайно – тайно от моего двора, так как я боялся ей признаться. Каждый день с утра я твердо давал себе слово, что раскроюсь перед Дуиной вечером, но, стоило увидеть ее – сердце ухало в пропасть. А вдруг она обидится, узнав, что я скрывал от нее свое происхождение? Я не мог представить, как пережить, если она посмотрит на меня с осуждением, обидится или – о ужас! – откажется меня видеть? Такое положение дел угнетало меня все больше и больше, но развязка пришла внезапно, и она была чудовищной.

С момента нашей встречи прошла всего лишь неделя, когда ко мне во дворец, где я очутился ненадолго, в перерывах между нашими встречами, явились Городские Старейшины. Самый древний из них вышел вперед из кучки таких же, как он, длиннобородых и беззубых развалин.

"Государь! – прошамкал он, глядя в мое непрестанно лучившееся счастьем лицо. – Четыре года ты правил нами с замечательной мудростью, удивительной для такого юного возраста, но теперь пришло время сказать, что ты поддался соблазнам и встал на дорожку порока! Весь город знает, что девица Дуина – первейшая красавица среди остальных, а потому ее предназначение – стать Небесной невестой. Ты должен забыть ее, немедленно!"

Можешь представить, каково мне было услышать такие слова? Я и думать забыл о приближавшемся празднике и всем том, что с ним связано. Эти старики словно бы выбросили меня спящего на середине бушующего зимнего моря, так я был ошарашен и втоптан в грязь злодейкой-судьбой. Я словно выпил яду, от которого медленно умирают – теряют аппетит, бледнеют и чахнут день за днем, пока не засыпают навсегда в постели. Конечно, я не смог пойти на свидание, а вместо этого носился по комнатам дворца, сделанного в стволах пяти дубов, как посаженный в клетку волк. В голове моей клокотали опасные мысли. Мне казалось несправедливым такое устройство мира, хотя раньше я ничего против него не имел. Почему она не может быть моей? Ведь на самом деле ее еще не выбрали Небесной невестой, а значит… Правда, закон запрещал девушкам моложе восемнадцати лет выходить замуж, но ведь я был король!! Истоптав за ту ночь пару сапог, я решился. Наутро город, весь мой народ и Дуина заодно узнали, что их молодой владыка решил идти наперекор закону, установленному Богом. Я объявил, что женюсь на своей возлюбленной, и провозгласил, что милосердное Облако простит меня, ибо для него эта девушка – лишь одна из многих, для меня же – единственная!

Меня переполняло чувство собственного величия; я старался не обращать внимания на сумрачные лица подданных, перекошенных злобой Старейшин и грустную Дуину. Мне казалось в ту минуту, что я всесилен и всемогущ, что все образуется и пойдет прекрасно… Как же иначе может быть в городе, в котором бьет Родник Счастья? Только Бог-Облако не был милосердным, как выяснилось очень скоро.

Я не стал откладывать свадьбу, чтобы на всякий случай успеть до праздника Выданья Небесной невесты. И вот, в нашу брачную ночь небо из темного вдруг стало белым, ярко-белым. В город волнами вползал жуткий, холодный и зловеще мерцающий серебряный туман. Окна в нашей спальне сначала покрыла изморозь, а потом они с жалобным звоном разлетелись на кусочки. Вся в клубах леденящего тумана, внутрь влетела нефритовая статуя, которая двигалась, словно живая: это был он, Бог-Облако, простерший перед собой карающие длани. Лица у него не было, и это долго еще снилось мне. Гладкий кусок камня, на котором только горящие огнем глаза.

– Ты взял мое, червь! – проревела статуя. Голос ее несся отовсюду и был так силен, что я упал на колени, а из ушей у меня пошла кровь. – Гнев мой будет ужасен и послужит будущим поколениям хорошим уроком!

После этого он…

На этом месте голос Колокольчика сорвался в третий раз. Он повернулся к Соргену и протянул руки, ходящие ходуном, к маске. В мигающем свете свечей пират сдернул с лица медвежью личину и отшвырнул ее в темноту. Сорген много успел повидать на своем веку, но сейчас непроизвольно вздрогнул, уж больно зловеще выглядели жесты Колокольчика после нагнетающего напряжение рассказа.