Саймон Браун - Государь

– Когда мы вас нашли, то не знали, есть ли у вас какие-то колотые или резаные раны. Было столько крови…

– МЫ? – не отставала она.

Фарбен вздохнул. Ему не верилось, что он втянут в подобный разговор. Ну почему Чариона всегда находила способ заставить его почувствовать себя дураком?

– Гален и я, – нетерпеливо отрезал он. А затем сказал нечто, удивившее его еще больше, чем Чариону: – И не притворяйтесь, будто он не видел всего этого раньше.

Она изумленно моргнула. А он сделался белым, как простыня.

– Что ты сказал? – спросила она, больше потрясенная, чем рассерженная.

– Я… я…

Его спасли новые крики за стенами.

– Что происходит, Фарбен? – потребовала ответа Чариона. – И на этот раз не отделывайся от меня общими фразами.

– Наверняка мне известно лишь, что идет четвертый штурм западной стены.

– Четвертый штурм?

– Третий произошел сегодня утром. Без успеха. А четвертый начался не так давно.

– Помоги мне подняться, – приказала она.

– Вы должны отдохнуть, ваше величество. Ваше состояние не позволяет…

– ПОМОГИ МНЕ ПОДНЯТЬСЯ!

При таком тоне возражать было невозможно. Он покачал головой, но просунул руку ей под поясницу и помог занять сидячее положение. Она попыталась опустить руки и опереться о постель, но обнаружила, что правая рука у нее на перевязи.

– Какой в этом прок? – воскликнула она.

– Это для вашей защиты. Врачи опасаются, что если вы будете слишком много двигать этой рукой, то конец одного из сломанных ребер может проткнуть легкое.

– О!..

С помощью Фарбена она уселась на постели, после чего с некоторым усилием и несильной болью смогла свесить ноги.

– Отлично. А теперь я хочу, чтобы ты помог мне встать.

– Нет, – отказался Фарбен. – Вы тяжело ранены…

– Несколько сломанных ребер не тянут на серьезное ранение.

– Врачи дали мне совершенно недвусмысленные указания…

– А теперь я отдаю тебе совершенно недвусмысленный приказ.

И снова тон, которому нельзя не подчиниться, и уж меньше всех – Фарбену. Он положил ее руку к себе на плечо и выпрямившись, поднял ее вместе с собой. Мгновенье они оставались в такой позе, словно сросшиеся близнецы, пока Чариона не сняла руку с его плеча и не встала сама.

– Вот так-то лучше, – заключила она, но не смогла помешать боли закрасться в ее голос.

– Слава богу, вы на ногах, – раздался новый голос, измученный и донельзя уставший. – Нам нельзя терять времени.

– Гален?

Кендриец остановился перед ней и увидел, насколько она бледна.

– Сожалею, но нам надо убираться.

– Убираться? О чем ты говоришь? – Чариона посмотрела на Фарбена, который мог лишь пожать плечами.

Гален медленно провел языком по губам.

– Даавис потерян.

– Нет.

– Северная стена взята. Они подвели под нее мину.

– Но им потребовались бы недели на подкоп до северной стены…

– Только если мы обнаружили все прежние ходы, – перебил Фарбен. – Вспомните, ваше величество, с ними ведь и хаксусские саперы.

Чариона покачнулась, и Фарбен с Галеном дружно потянулись поддержать ее.

– И западная стена взята, – продолжал Гален. – Я сам едва сумел спастись. Линан словно демон. Никто не в силах устоять перед ним.

Чариона стряхнула их руки.

– Тогда я останусь и буду сражаться за свой город!

– Вы погибнете за свой город, – указал Гален.

– Да будет так, – просто ответила Чариона, а затем обратилась к Фарбену. – Подай мне мой меч.

– Если вы так сильно желаете погибнуть, то почему бы не сделать это позже, отбивая Даавис? – спросил Гален.

– Софистика, – отмахнулась она от его слов. А затем снова обратилсь к Фарбену: – Ты что, не слышал меня? Я сказала, подай мне меч!

– Нет, ваше величество, – твердо отказался Фарбен. И повернулся к Галену. – Вы заберете ее с собой?

Гален кивнул.

– Мы на полном скаку прорвемся через пролом северных ворот, а потом направимся на восток.

– Четты догонят нас, – возразила Чариона, строго глядя на Фарбена.

– Четты слишком заняты разграблением Даависа, – уведомил ее Гален.

И тут Гален увидел то, чему никак не ожидал стать свидетелем. На глаза Чарионы навернулись слезы.

– Они грабят мой город?

Гален кивнул и осмелился снова взять ее за руку.

– Вы сейчас же отправляетесь со мной.

Прежде, чем она смогла ответить, Фарбен взял ее за другую руку, не обращая внимания на перевязь и ее вскрики, и вдвоем они помогли ей выбраться из дворца. Рыцари уже сидели в седлах, их лошади нервничали из-за беспокойства своих всадников и висящего в воздухе дыма. Появился Магмед с двумя лошадьми, и Гален с Фарбеном помогли Чарионе сесть на одну из них.

– Я не одета для верховой езды, – слабо возразила она.

– Оденетесь, – уведомил ее Гален. И посмотрел на Фарбена. – Ты можешь поехать со мной, если желаешь.

– Нет. Вам надо скакать быстро. Я буду только сковывать вас.

– Фарбен, ты не можешь остаться здесь, – сказала Чариона.

– Ну конечно же, могу, ваше величество. Кто-то ведь должен позаботиться, чтобы дворец не пострадал.

Гален поднялся в седло.

– Мы вернемся с армией.

– Знаю, – кивнул Фарбен. – Приглядите за моей королевой.

– Обещаю.

Чариона наклонилась и провела ладонью по щеке Фарбена.

– Я сожалею.

Фарбен быстро поцеловал ее ладонь.

– Буду с нетерпением ждать вашего возвращения. Я встречу вас здесь, на этом самом месте, и вы можете кричать на меня сколько угодно.

Чариона рассмеялась сквозь слезы.

– А теперь – езжайте, – велел Фарбен.

Гален и Магмед расположились по бокам от Чарионы, и отряд выехал со двора. Фарбен посмотрел им вслед, тяжело вздохнул и вернулся во дворец.

Почтительно люди называли ее Замковой Башней, потому что она была высокой, словно башня какого-нибудь замка, и казалась построенной столь же добротно. А Томлин, унаследовавший должность от отца и занимавшийся этим делом всю свою рабочую жизнь, называл ее просто Голубятней, поскольку именно ею эта башня и являлась. Расположенная на территории дворца в Кендре, но сооруженная как отдельное строение, она предоставляла Томлину самый величественный, ничем не загороженный обзор города. В этот день солнце стояло высоко в небе и ярко сияло, а свежий ветер с юга поддерживал в воздухе идеальную прохладу. Кто угодно, кроме Томлина, сказал бы также, что этот ветер уносил прочь и самые неприятные запахи с Голубятни, но он давно уже не замечал этих запахов. Их источник – устилавшие все уровни голубятни белые лепешки птичьего помета – составлял изрядную часть его дохода. Городским огородникам это добро очень даже нравилось, а Томлин был весьма рад наскрести его, расфасовать по небольшим матерчатым мешочкам и продать всем желающим.