Саймон Браун - Рождение империи

– А я бы предпочел увести корабль в устье реки, к востоку от крепости, – высказал свое мнение Гос.

– Корабельные пушки могут оказаться единственным нашим преимуществом, – возразила Гэлис. – Неразумно ограничивать маневренность судна, оставляя его в водах реки.

– В любом случае «Англаф» необходимо спрятать от чужих глаз, – заявил принц. – Армия Сигни явится сюда еще не скоро, но ведь ему ничто не помешает наводнить город своими шпионами. Я прикажу капитану Авьеру выйти в море и вернуться через десять дней. – С этим словами Мэддин положил руку на плечо Поломы. – На какое количество ваших людей мы можем рассчитывать?

– На весьма значительное, – решительно ответил префект. – Плутократы были не самыми добросердечными правителями, и моим соотечественникам вряд ли понравится, если они попытаются захватить Кидан при помощи наших извечных врагов.

– Но ведь есть еще и колонисты, – вступил в разговор молчавший до этого момента Кадберн.

– Они не в лучшей форме, – отозвался Гос. – Долгое морское путешествие здорово потрепало их, лишило последних остатков сил, а некоторых и воли.

– Эти люди будут драться не на жизнь, а на смерть, – произнес Мэддин. Окинув взглядом своих собеседников, он добавил: – Через два дня представьте мне план обороны крепости. И еще я хочу, чтобы ваши разведчики отправились вверх по реке и убедились, что Майра Сигни действительно находится у родственников в этой, как ее?..

– Леассе, – напомнил Полома.

– Да, Леассе. Мне бы не хотелось проснуться завтра утром и увидеть плывущие в нашу сторону вражеские корабли.

Увидев, как к нему приближаются Эриот и Арден, пекарь недовольно застонал.

Он только что освободился – помогал сложить четвертую печь. Конечно, даже четырех печей было мало для того, чтобы накормить хлебом такое количество колонистов, но главное – начать заниматься делом. Вот поэтому пекарь сегодня жутко устал.

– Это опять вы, – вырвалось у него.

– Хотим тебе кое-что показать, – бесстрастным тоном произнес Арден.

– А подождать это дело не может? У меня сегодня был трудный день.

– Не может.

Пекарь на мгновение задумался.

– Это далеко отсюда?

– Не очень, – ответила Эриот, показывая рукой, куда надо идти.

Пекарь посмотрел в этом направлении, но ничего не понял, потому что там было много колонистов. Он чертыхнулся себе под нос, кивнул и последовал за девушкой и великаном.

Через несколько минут они приблизились к группе колонистов, занятых разной работой. Кто-то таскал ведрами воду из реки, кто-то насекал ножом солому, кто-то засыпал смешанную с соломой глину в формы для кирпичей и выкладывали их на земле ровными рядами.

– Разрази меня гром!.. – пробормотал пекарь. – Как вам удалось?..

– Это и есть гильдия колонистов, – ответил Арден. – Все эти люди прибыли на корабле «Ханнема». Главная трудность состояла в том, что хорошая глина находилась далеко от воды. Гильдия разрешила эту проблему.

– Гильдия и тебе поможет, – сказала Эриот. – Видишь, как работа ладится, когда все работают вместе?

Пекарь искоса взглянул на нее. Он все еще не привык к странному голосу девушки, такому уверенному и взрослому.

– Мы сложим тебе хорошую печь, – добавила жестянщица. – Пусть только кирпичи высохнут. Печник говорит, что при такой жаре они будут готовы через пару дней.

– Через пару дней? – удивился пекарь. – Если так, то считайте, что я вступаю в вашу гильдию.

– Не забудь о своем обещании, – ответила Эриот, и пекарь понял, что верит ей.

– Я близка к тому, чтобы согласиться, – сказала Юнара, поглаживая перышки бесстрашно устроившейся у нее на колене канарейки, крохотной и желтой, как кусочек солнца.

Нетаргер промолчал.

Он только что просмотрел последнюю группу Акскевлеренов. Большинству детей не было и пяти лет, некоторые достались по наследству от Улии Кевлерен, представительницы одной из старейших и самых дальних ветвей семейного древа. Улия неожиданно скончалась на прошлой неделе, оставив после себя долги, рассчитываться по которым предстояло императрице, и особняк, заполненный Акскевлеренами, почти столь же старыми, как и покойная госпожа. Акскевлеренов предстояло распределить между членами семьи, которые возьмут их на содержание.

Когда-то и Нетаргер думал о них и себе как о части Кевлеренов, чем-то вроде младшей ветви. Однако став Избранным, он смог лучше понять прекрасную и загадочную природу Сефида и теперь воспринимал Акскевлеренов лишь как потенциальных жертв.

Нетаргер знал, что большинство из них будет вести нормальную жизнь, свободную от тягот и лишений, связанных с пребыванием вне родовых замков. Однако в любой момент любой Акскевлерен может быть принесен в жертву…

Он посмотрел на вольер, где содержался семейный зверинец. Птицы и собаки, кошки и насекомые пользовались всеми привилегиями домашних любимцев, жизнь которых могла оборвать человеческая прихоть или каприз.

– Теперь я понимаю, что из меня вряд ли получилась бы хорошая императрица, – сказала Юнара. Птичка на ее колене встрепенулась, и женщина помогла ей взлететь. Крохотное живое пятнышко унеслось прочь, под купол стеклянной темницы.

Нетаргер посмотрел на свою госпожу.

– Почему вы так говорите, ваша светлость?

Юнара грустно вздохнула.

– Я слишком глубоко чувствую боль. Люблю с великой страстью, а печалюсь с большей горестью, чем моя сестра. Она такая уравновешенная, такая здравомыслящая. Я – весна и осень, она – лето и зима.

Нетаргер кивнул, сделав вид, что понял, о чем речь.

В некотором смысле он действительно уяснил для себя, что Юнара до сих пор не свыклась с тем фактом, что при всех своих способностях не она управляет империей. И с этим ей придется бороться всю жизнь, потому что истинную причину – неспособность держать свои страсти в узде – она никогда не примет из-за того, что сердце герцогини исполнено гордыни.

Несколько секунд Нетаргер пристально всматривался в прекрасное лицо герцогини.

Как же я люблю вас.

Он закрыл глаза.

И как же ненавижу.

– Да, – сказала Юнара. – Думаю, я приму отведенную мне роль.

Ощущение было такое, словно что-то рвалось из груди, терзая ее днем и ночью едва ли не физической болью. Правда, замаскированная под сомнение и неуверенность, таилась глубоко в душе, словно забытый в ножнах клинок. Только Ганиморо, милая Ганиморо, любила ее по-настоящему, но и она не в полной мере понимала, что такое быть императрицей, что значит управлять и нести на своих плечах горькое и гнетущее бремя ответственности.

Правда – неуловимая, ускользающая, безжалостная и острая словно бритва – сидела все это время в ней, дожидаясь, когда что-нибудь обнажит ее, явит со всей очевидностью, как сметенная пыль являет скрытое под ней золото. Юнара – не сестра ей. Юнара – соперница, угроза, сила, недоступная Кевлеренам. Причина, по которой Лерена до сих пор отказывалась признавать эту правду, причина, по которой она до сих пор прятала ее, заключалась в неверии в себя, в свою способность противостоять дару Юнары.