Руслан Мельников - Темный Набег

Некоторое время еще слышался удаляющийся звук шагов и меж ровными рядами саркофагов мелькал горящий факел. Потом красно-желтое факельное пятно исчезло. Стукнула потрепанная взрывом дверь в противоположном конце общего склепа.

Навалилась тишина.

И…

– Ы-ы-ы! – в этой тишине.

– Эржебетт, хватит! – Всеволод с силой всадил конец факела меж прутьев решетки.

Сноп искр – и факел застрял, засел чуть покосившись. Факел обрел подставку и уже не стеснял руки.

– А? – она недоуменно и испуганно хлопала своими роскошными пышными ресницами. – А?

И ведь испуг этот – тоже обман. Ненастоящий испуг. Потому что сейчас Всеволод не видит в глазах Эржебетт себя перевернутого. В поблескивающих зеленоватых зрачках – обычное отражение. Нет, она не боится. По крайней мере, не так сильно боится, как боялась Бернгарда. Она еще владеет собой. Она еще подчиняет себе свой страх. Она лихорадочно соображает, что предпринять, как себя вести. Как себя спасти.

Да только не будет уже спасения проклятой нечисти.

– Эржебетт, – он в очередной раз назвал ее именем, которое едва ли могло на самом деле принадлежать неведомой темной твари. Той твари, что жила и пряталась в этом теле и в этом обличье.

– Эржебетт, не нужно притворяться. Больше – не нужно. Ты ведь умеешь разговаривать? Даже если не могла сначала, ты уже достаточно долго живешь среди людей. Должна бы научиться.

Угорских и валашских наречий Всеволод не знал, а потому говорил сейчас, как привык говорить с Эржебетт – по-немецки. По-немецки здесь понимали все. Даже для коренных эрдейцев, проживавших в орденской комтурии, немецкий был как второй родной.

Она замерла. И – ни звука в ответ. Она слушала его молча. Настороженно.

Ишь, слушает и смотрит. Внимательно. Снизу вверх. Не моргая. А как быстро иссыхает напускная влага в темно-зеленых глазах…

– Умеешь. Просто не хочешь. Просто быть немой в твоем положении удобнее, да? Чтобы не сочинять о себе неправдоподобных историй, в которые все равно никто никогда не поверит. Чтобы не рассказывать правду, за которую тебя непременно покарают.

Так и есть. Он не ошибся.

Говорить она умела.

– Ты меня выпустишь отсюда, воин-чужак? – Всеволод спрашивал по-немецки. И Эржебетт по-немецки же отозвалась.

Воин-чужак… Вот как она предпочитает его именовать. Вот кто он для нее…

Голос ее был тих и печален. Он был приятен, обворожителен и от того – еще более пугающим был этот голос.

– Ты ведь пришел за мной, да?

Страха, настоящего страха в словах по-прежнему не было. И в глазах, в которые внимательно всматривался Всеволод, – страха не было тоже. Его отражение в зеленых зрачках не переворачивалось вверх ногами. Эржебетт его не боялась. Пока еще – нет…

Он покачал головой.

– Я пришел не за тобой. Я пришел убить тебя, Эржебетт.

Он поднял мечи. Оба. Клинки с серебряной насечкой легко пройдут меж шипастых прутьев решетки. И в широкие щели между сегментами осиновых тисков пройдут тоже. А не пройдут – так пропорят, проломят дерево. И сжатую деревом плоть.

А уж он-то будет колоть этими клинками столько, сколько нужно, сколько потребуется.

Пусть Эржебетт не боится серебра так, как его боятся упыри. Но серебрёная сталь… Рано или поздно она искромсает и эту тварь. А не поможет сталь – есть факел. Огонь… Найдется и алхимическое жидкое пламя. И громовой порошок. Надо будет – сожжем нечисть заживо прямо в каменном гробу. Или разнесем в куски вместе с клеткой и саркофагом.

Ага! А вот теперь страх появился. Тварь все же проняло. И тварь поняла. Все поняла правильно. И поверила в серьезность его намерений. Отражение в глазах Эржебетт дернулось. Перевернулось. Ненадолго. На краткий миг. На долю секунды. Потом она вновь совладала с собой.

– Почему ты так хочешь пролить мою кровь? – спросила она.

– Потому что ты испила чужую, – сухо ответил он.

– Я? – взметнулись и опустились длинные ресницы. – Испила?

– Кровь моих дружинников, поставленных оберегать тебя, – сказал Всеволод. Уточнил с горечью и злостью: – Мною же и поставленных.

– Я не трогала их, воин-чужак, – судорожно сглотнула Эржебетт.

Неужто, она, действительно, думает, что он поверит?

– Кто же тогда? – кривая усмешка скользнула по губам Всеволода.

В общем-то, он уже готов был вонзить мечи в беспомощное сдавленное осиной тело.

– А кто, по-твоему, заточил меня здесь? – торопливо проговорила Эржебетт.

Заточил?

Здесь?

Кто?

В самом деле – это интересно. Но не более того. Всеволод отмахнулся от новых загадок. Не до них сейчас! В конце-то концов, кто бы не бросил сюда эту тварь, он оказал ему большую услугу. И – все. И хватит пустой болтовни.

Клинки медленно опускались вниз через проемы решетки. Сталь скрежетала о сталь. Серебро царапала серебро. Всеволод прикидывал – куда ткнуть, куда ударить.

– Если я повинна в смерти твоих дружинников, почему я не сбежала сразу? Не спряталась понадежнее – почему? И почему дала себя заковать в осину? Почему, справившись с твоими опытными воинами, не смогла одолеть других? – все гнула свое Эржебетт. И, надо сказать, была убедительна.

Да, определенно, тут что-то не так, не сходится тут что-то. Сомнения, подспудно терзавшие Всеволода, но приглушенные ненавистью и обидой, все же выползали на поверхность. PI – проклятье! Он утрачивал былую твердость и уверенность. Надо резать быстрее. Пока немая, обретшая дар красноречия, окончательно не заговорила зубы, пока темная тварь очередным коварным обманом не остановила разящую сталь.

Острия клинков коснулись осинового корсета. Нашли щели в деревянных тисках.

– Если ты сейчас убьешь меня, покараешь ли ты тем самым истинного убийцу своих дружинников?! – выкрикнула она.

Убийцу? Истинного?

Рука… обе руки Всеволода дрогнули.

– Не пожалеешь ли ты о свершенном в припадке безрассудной ярости?! – продолжала Эржебетт, морщась от боли в сдавленной осиной груди.

Всеволод остановил движение мечей. Скрепив сердце. Скрипнув зубами. Он решил выслушать. Сначала. Чтоб уж, действительно, ни о чем не жалеть после. Мысленно Всеволод давно вынес приговор Эржебетт. Тот, что не подлежит обжалованию. И он его исполнит. Что бы ни сказала сейчас Эржебетт, как бы не обернулась дело, – непременно исполнит, ибо любая темная тварь, прорвавшаяся в людское обиталище из-за границы миров, должна умереть. Но это – потом. Пока же – ладно. Пока – пусть тварь поживет. Немного. Ровно столько, сколько нужно, чтобы рассказать. Все, что она знает, все, что сможет рассказать.

– Говори, – хрипло приказал Всеволод. – Но говори правду.

Она говорила. Быстро и сбивчиво.

– Да, я не та, за кого себя выдавала, – захлебываясь, шептала Эржебетт. – Не совсем та… Но я не причиняла вреда ни тебе, ни твоим людям.