Екатерина Шашкова - Марготта

– Странно, – пробормотал Кьяло, – почему никого нет…

– Спят, – предположила я.

– Ты сама-то в это веришь?

– Конечно нет! Под такую музыку только зевать можно бесконечно, а вот заснуть никак не получится…

Как раз в этот момент какой-то особо рьяный скрипач извлек из своего инструмента такую пронзительную помесь визга и скрипа, что у меня заложило уши, а по спине галопом пробежали мурашки. Жалко, что я никогда не слышала крик баньши, а то возник большой соблазн сравнить этот ультразвук именно с ним.

Тут мы наконец-то вышли на финишную прямую – свернули с лестницы в коридор третьего этажа. И сразу же столкнулись со спешащей куда-то молоденькой служанкой. То есть столкнулся-то с ней Кьяло, который шел впереди, а я, не успев затормозить, врезалась в его спину.

– Э-э-э… – протянула служанка, отступая на шаг.

– Ну… – развел руками Кьяло, в свою очередь тоже попятившись.

– А? – переспросила я.

– Нет, – кивнула девушка, заправляя за ухо блондинистый локон.

– Угу, – согласился мой спутник.

– Так мы пойдем? – прервала я поток союзов и междометий.

– Да, конечно, – улыбнулась девушка и засеменила вниз.

Пару секунд мы простояли в полной прострации, ожидая хоть какого-нибудь подвоха. Но ничего не произошло. Служанка благополучно сбежала по лестнице и, не сбавляя ходу, выскочила из дома – я слышала, как хлопнула дверь.

Я не выдержала первой:

– Что это было?

– Не знаю, – ошарашенно выдохнул Кьяло. – Но надеюсь, что она не за стражей побежала.

– Ладно, не назад же теперь поворачивать.

– Угу. Кажется, нам сюда.

У искомой двери сидел стражник, причем его лицо показалось мне смутно знакомым. Пара секунд активной мыслительной деятельности подтвердили догадку – не просто знакомый стражник, а представитель личной охраны Роледо. Значит, месторасположение комнаты мы определили верно.

Насторожило меня другое – он тоже спал! Кажется, в этом доме вообще спали все, кроме музыкантов.

Мысль о том, что это никса подготовила нам такой радушный прием, я отмела сразу же, как заведомо нереальную. Колдовством такого рода водяная не владела. А если бы и владела, то зачем было тогда посылать меня?! Сама бы сходила и забрала свою жемчужину.

Впрочем, с чего я взяла, что это колдовство? Может, просто удачное стечение обстоятельств. Патологическое везение.

Тем временем Кьяло подошел к двери и легонько ее толкнул. Естественно, она была открыта. Мысленно махнув рукой на все непонятности, я вошла в комнату. За моей спиной Кьяло сразу же задвинул засов и зажег свечку. Все было тихо и спокойно. Слишком тихо и слишком спокойно.

Но врожденный пофигизм привычно взял верх над здравым смыслом, и я не придала этому особого значения. Тем более что в комнате с ТАКОЙ обстановкой сохранять здравый смысл было очень проблематично.

Не знаю, о чем думал человек, который занимался здесь подбором мебели. Вообще сомневаюсь, чтобы ему были ведомы такие слова, как «интерьер, дизайн, композиция и цветовая гамма». Первое сравнение, которое пришло на ум, – кукольный домик, но любая Барби повесилась бы, если бы ей предложили в таком домике жить.

Даже если отбросить розовые шторки, которые я невзлюбила с первого взгляда, оставался пушистый ковер, выглядевший так, как будто на нем перевернулся грузовик, перевозивший пирожные-корзиночки. Яркие разноцветные пятна произвольной формы чередовались с проплешинами неопределенного происхождения. Одно из пятен так живо напомнило лягушку, попавшую под асфальтовый каток, что я еще долго боялась на него наступать.

С ковром резко контрастировал потолок, выкрашенный черной краской и расписанный улыбающимися звездами. Некоторое время назад я сама мечтала заиметь такой же, но, посмотрев на это произведение искусства, поняла, что некоторым мечтам лучше не сбываться. Одни звезды выглядели хищными каракатицами, готовыми покусать любого уснувшего под их небом, а другие напоминали дырки, пробитые в потолке.

И это я еще не начала описывать стены, расписанные розовыми ромашками, ароматические свечи, уступающие своим разнообразием только пятнам на ковре, огромное треснутое зеркало в причудливой раме, портрет неизвестного мужика с бандитской рожей и подведенными глазами, авангардный шкаф с множеством ящиков, видимо приходящийся дальним родственником Пизанской башне, зеленого попугая в золоченой (а может быть, и золотой) клетке, комод с ручками в форме сердечек и гобелен, на котором три мускулистых мужика, две девушки и один кентавр вытворяли такое, что покраснел даже Кьяло! Ладно, пропустим…

Посреди комнаты стояла широкая кровать с красным бархатным балдахином. Шторки балдахина были задернуты, но не очень плотно, а в щель была видна рука Роледо и кусок туловища, укрытого одеялом.

Кьяло приложил палец к губам, показывая, чтоб я не слишком шумела, но сам же первый и нарушил тишину, с грохотом выдвинув верхний ящик комода.

– Марго, ты глянь-ка!

– Ой, какая прелесть! – восторженно завопила я, забыв обо всякой конспирации. В руках у парня оказалась белая рубашка из тонкого батиста, обильно украшенная кружевом по вороту и рукавам. Еще одна мечта моего детства. И эта мечта, воплотившись в реальность, меня не разочаровала. – А можно, я ее себе заберу?

– Вообще-то воровать – это плохо! – нравоучительно заявил парень.

– А мы тут что делаем? Жилплощадь замеряем?

– Ну бери. Только зачем она тебе?

– Как зачем? Ушью и буду носить!

– Да? Хотел бы я посмотреть. Я тебе ее потому и показал. Такие рубашки носят только… ну… всякие…

Кьяло многозначительно кивнул на гобелен. Но батистово-кружевное великолепие мне все-таки отдал. И только тут я вспомнила, что положить рубашку абсолютно некуда. Просить парня еще и об этом было почему-то неловко, и я натянула ее прямо поверх своей. Рукава были длинноваты, но в целом смотрелось вполне прилично. Да и все равно ночью никто не увидит.

– Жуть! – вынес свой вердикт попугай.

– Заткнись, птица, – замахнулась на него я. – Твое счастье, что я Глюка в трактире оставила.

Дальнейший осмотр комнаты и обыск всех ящиков происходили в тишине. Кажется, на первом этаже даже музыка наконец-то перестала звучать.

Мы методично исследовали все укромные уголки, переворошили одежду, простучали стены… Обнаружили даже тайник за картиной и позаимствовали оттуда тяжеленную золотую цепь, монолитную печать, горсть разнокалиберных перстней и толстенькую стопку писем. Письма нас не интересовали совершенно, но мы их все равно зачем-то взяли.

И только жемчужины нигде не было.

– Ну и что теперь? – спросила я, отворачивая угол ковра и сосредоточенно рассматривая изнанку.

– Ты еще под кровать залезь и в горшок голову сунь, – ехидно посоветовал Кьяло.