Евгения Горенко - Брат-чародей

А потом они пришли, сразу, почти всем скопом. И вмиг стало шумно, а когда немного пообвыкли — даже почти весело. Почти… Лорд Станцель настолько обдуманно позаботился о последних мелочах "праздника для Гины", что в силу вселенского закона равновесия обязательно должно было подкачать что-то другое. И этим другим оказалось настроение. Мало, что у самой хозяйки было кисло на сердце, так и остальные словно сговорились. Тончи и Майлесса никак не могли закончить какую-то свою размолвку. Что у них там произошло, было непонятно; впрочем, по разносторонности их пикировок чувствовалось, они и сами подзабыли, с чего начали. Обычно энергичная Гражена сейчас откровенно грустила и пряталась в тени. Дженева, наоборот, демонстрировала взвинченное веселье, как мокрым пальцем по стеклу. Миррамат думал о своём и явно выжидал удобного момента, чтобы уйти.

Глаз отдыхал только на Юзе, спокойном, сдержанном, не киснущем Юзе. Но он один не мог перебить общий непраздничный настой. Так что Легина скоро поймала себя на желании, чтобы поскорее появился Гилл. Он легко мог справиться и не с таким.

— Эх, а вот раньше влюблённые встречали этот праздник под звёздами, под сенью лесов, у пламени костра, — Майлесса вздымала руки к воображаемым звёздам и небесам. — И это было правильно. Это было на-сто-я-щее. Настоящие звёзды, настоящий огонь, настоящая любовь… Не то, что сейчас!

— "Сказала лиса, нет честности в мире", — хмыкнул Тончи. — Вот сколько раз уже проверял: хочешь больше узнать о человеке, спроси его, что он думает о других. Тут же расскажет о себе, любимом!

— Может, действительно сходим куда-нибудь, прогуляемся? — предложила Гражена.

— Комаров кормить? Только не я! — замахала головой Майлесса.

Снаружи послышались торопливые шаги. Звук глухого удара в дверь перешёл в скрип распахивающихся створок — и на пороге появилась здоровенная охапка полевых цветов, за которой угадывалась фигура Гилла.

— Самой лучшей! Самой красивой! Самой доброй! — выкрикнул Гилл, будя сонное эхо. Очень долгое мгновение он смотрел в сторону Гражены, а потом резко повернулся и со словами — то есть моей сестричке! — с размаху бросил цветы к ногам Легины.

Получилось эффектно. «Сестричка» медленно оглядела мокрые от вечерней росы стебли луговых трав, перепутаницу белых, жёлтых, розовых цветочков и длинных землистых корней. И так же медленно подняла взгляд на стоящего перед ней «брата». Тот тут же рассмеялся и заспешил к остальным, здороваться и перекидываться приветами.

Вспомнив об обязанностях хозяйки, Легина перешагнула через траву, духмяно пахнущую свежим сеном, подошла к столу и налила в пустой бокал игристого вина пополам с родниковой водой.

— Прими чашу, гость запоздавший.

Гилл развернулся к ней, послушно взял стакан. Забыв положенное "поднимаю за хозяев", сделал глоток. Его глаза горели ещё ярче, чем обычно.

— Ты сегодня грустная.

— Разве?…

Он скользнул взглядом по её должной улыбке и уверенно кивнул.

— Ага. И я даже знаю, почему.

— И что ты опять придумал?…

— Да что ж тут придумывать? Просто в эту волшебную ночь нет никого рядом с тобой. Поневоле загрустишь… Но я точно знаю: следующий праздник щедрого солнца ты проведешь не одна . Поняла? — весело зашептал он.

И, довольный собой, убежал присоединиться к дальнему разговору Дженевы и Юза.

Легина как на ходулях добралась до противоположного угла и почти упала в кресло. Сюда свет свечей не добирался, здесь она могла прийти в себя.

— Всё хорошо, — шептала она, уговаривая себя. — Всё сейчас пройдёт.

Кто-то открыл окно, в зале стало свежее. Вечер потихоньку устаканивался. В негромком шуме разговоров стихали нотки разногласий и выяснения отношений. Вон Гражена и Майлесса дружно смеются о чём-то; вон Дженева и Гилл суетливо сдвигают стулья, освобождая пространство для какой-то своей придумки.

— Какой странный цветок. Никогда такого не видел.

Легина повернулась на голос. В её сторону не спеша двигался Юз, по пути разглядывая растение явно из Гилловой охапки травы. Не дойдя пары шагов, он остановился и присел на корточки, продолжая вертеть находку. Потом протянул Легине.

— Не знаешь, как называется?

Она оглядела алый пятилепесток и отрицательно качнула головой.

— Нет, я тоже первый раз вижу… Пахнет.

— У нас, откуда я родом, в эту ночь плетут из цветов венки и дарят тем, на кого сердце запало.

— Красиво, — тихонько вздохнула она.

— Считай, что это был тебе такой венок от Гилла, — и, поймав её укоризненный взгляд, со смешком поправился. — Ну, почти…

— Почти, — в тон повторила она и тоже рассмеялась.

— Пошли уже, — легко поднялся он. — Хватит здесь сидеть…

…Праздник постепенно распогодился весельем, хотя и несколько нервозным. Хозяйка должным образом подбрасывала в топку развлечения, затеи и разговоры, а краем замиравшего сердца следила за Гиллом: уж слишком тот нынче игнорировал Гражену, чтобы всё закончилось мирно. Это только Эд-Тончи с Майлессой могли ссориться, почти не мешая остальным; а если б Гилл вдруг схватился с Граженой — вот тут уж никому мало не показалось.

Легина пару раз ненавязчиво предлагала ему почитать свои стихи, в надежде, что он выплеснется ими и немного успокоится, но он каждый раз быстрой гримаской показывал своё отношение к этой идее — и только.

— Гилл, а и правда, почитай нам что-нибудь. Из новенького, — однажды поддержала хозяйку Майлесса.

— Ага… — нехорошо прищурился тот. — Ну конечно. Ах, как хочется новеньких стишков про лубовь. Про ррозы, слёзы и моррозы.

— Гилл, ты чего? — опешила девушка от вспышки сарказма.

А Гилл уже разгорался от собственной искры, как сухостой в засуху. Всё давно было готово к этой вспышке. Допущенные им ошибки и оплошности, которые в своё время можно и нужно было исправить, беспрепятственно проросли плодами и неумолимо созрели. Есть вещи, которые женщины не прощают. Гилл умудрился вляпаться в них.

Прежде всего, получилось так, что Гражена служила для него изобильным источником его собственных чувств и стихов, и за их ошеломляющим фонтаном он не особенно видел лично её, не видел её желания, привычки, переживания, антипатии, настроения. Её стойкое неприятие гра-сины… Частая ошибка юности — путать свои чувства к человеку и его самого.

Что было ещё хуже, он не заметил последовавшего недовольства Гражены. Она была слишком цельной, чтобы подпустить к себе неисправимого любителя миражей. Естественно, она молчала об этом. Неважно, как много говорит женщина, в любом случае она говорит не всё. Есть вещи, которые женский род считает само собой разумеющимся. В них издавна входит одно невыказываемое условие: если ты хочешь быть со мной, научись понимать, почему я хмурюсь . Иначе ты рискуешь. Женщины не прощают поклонникам невнимания к древнему языку взлёта бровей, лёгких поворотов головы и длины пауз.