Лорд Дансени - Рассказы о войне

Оставим же его, чтобы мысленно пройти от руин к руинам, от одних опустевших полей к другим, от воронки к воронке; пусть же его фантазии призраками бродят по кладбищам в пострадавших странах, чтобы найти то ликование, какое он сумеет отыскать в этом огромном проявлении его имперской воли.

Мы не можем знать, на какое наказание он осужден, и даже не можем предполагать, какое будет для него подходящим. Но время и место, конечно, назначены. Ничтожество, дерзнувшее сразиться с Судьбой – кто еще может столь многого бояться?

Стоять в начале дороги всегда замечательно; поскольку на всех дорогах до того, как они заканчиваются, обнаруживается опыт, а иногда и приключение. Траншеи, подобно дорогам, тоже где-то берут начало. В сердце очень странной страны вы внезапно обнаруживаете их. Траншея может начинаться в руинах дома, может бежать из канавы; может быть прорыта во впадине, укрытой холмом; ее могут возвести многими способами самые разные люди. Относительно того, кто является лучшим строителем траншей, вряд ли могут возникнуть сомнения, и любой британский солдат, вероятно, признает, что по кропотливости работы и совершенству постройки найдется мало соперников фон Гинденбургу. Линия его имени – образец аккуратности и удобства, и только очень неблагодарный британский солдат станет отрицать это.

Вы попадаете в траншеи из странно опустошенных мест, возможно, вы минуете лес, искривленный в агонии, лес черных, лишенных листвы, могильных деревьев; а затем и деревья исчезают. Страна за ними все еще именуется Пикардией или Бельгией, все еще носит старое название на карте, как будто она по-прежнему нежится в солнечных лучах, полная городов, деревень, сияющих садов и палисадников, но страна под названием Бельгия – или как она еще именовалась – исчезла, и на ее месте на мили протянулась одна из самых больших в мире пустынь, она теперь стоит в одном ряду не с веселыми краями, а с Сахарой, Гоби, Калахари и Кару; не стоит думать о ней как о Пикардии, гораздо лучше к ней подходит название Пустыня Вильгельма. Минуя эти печальные края, человек достигает траншей. Можно идти поверху, пока вдали не возникнет аэроплан с маленькими черными крестами; вы сможете с трудом разглядеть, как он парит на почтительной высоте, выискивая, какой еще вред можно причинить, опустошая и круша все вокруг. Редкие вспышки искрятся около него, белый дымок виден вокруг вспышек: и он уходит, и наши авиаторы мчатся за ним; черные затяжки вспыхивают вокруг наших машин. В небе слышится слабый перестук. Это взялись за дело пулеметы.

Вы увидите там много вещей, которые не вполне обычны в пустынях: хорошая ровная дорога, рельсовые пути, возможно, моторный автобус; вы увидите то, что было некогда деревней, и услышите английские песни, но человек, не видевший всего своими глазами, не сможет вообразить страну, в которой прорыты траншеи, если он явственно не представит себе пустыню, пустыню, которая передвинулась со своего места на карте некоторым очарованием колдовства и набросилась на милую страну.

Разве не чудесно быть кайзером и творить подобные дела?

Мимо самых разных людей, но не мимо деревьев, оград или полей, только одно поле от горизонта до горизонта, истерзанное войной, все идут рядом со спутниками, которых этот случай в нашей истории собрал со всех концов земли. На той дороге вы можете услышать за один переход, где лучшее место для завтрака в Сити; вы можете услышать, как взяла след какая-то свора ирландских гончих и что сказал хозяин; вы можете услышать, как тяжело фермер переживает урон, который носороги наносят его урожаю кофе; вы можете услышать цитаты из Шекспира и «Ла ви паризьен».

В деревне вы увидите многочисленные немецкие приказы с глупыми восклицательными знаками в конце, написанные на досках объявлений среди руин. Руины и немецкие приказы. Этот разворот фон Клюка у Парижа в 1914 году был ошибкой. Если б он не сделал этого, у нас могли бы повсюду остаться только руины и немецкие приказы. И все же фон Клюк может успокоить себя мыслью, что вовсе не его ошибками Судьба формирует мир: такой кошмар, как вселенское немецкое господство, не может воплотиться в жизнь.

За пределами деревни царствуют батареи. Большая гаубица у дороги медленно поднимает свою огромную пасть, стреляет и снова опускается, и вздымается вновь, и стреляет. Как будто Полифем медленно, неторопливо приподнял свое огромное тело со склона, на котором восседал, отшвырнул вершину горы и сел снова. Если гаубица стреляет довольно регулярно, вы можете быть уверены, что ощутите один из взрывов, пока идете, и тогда может подняться по-настоящему сильный ветер. Лошади, если она скачет, вряд ли это придется по вкусу, но я видел лошадей, которые гораздо больше пугались вечерами луж на дороге при возвращении домой с охоты: одной 12-дюймовой гаубицей больше или меньше во Франции – это не привлекает особого внимания человека или животного.

И так мы достигаем траншей поддержки, где нам предстоит жить в течение недели, пока мы не продвинемся еще на милю по холмам – туда, где сейчас вздымаются черные фонтаны.

Представьте любую знакомую вам деревню. В такой деревне начинается траншея. То есть в канаве появляются дощатые настилы и канава переходит в траншею. Только деревни там больше нет. Она была похожа на какую-то знакомую вам деревню, хотя, возможно, немного веселее, потому что находилась дальше к югу и ближе к солнцу; но все это теперь исчезло. И траншея бежит из руин, и называется Авеню Ветряной Мельницы. Должно быть, когда-то здесь стояла ветряная мельница.

Когда вы попадете из канавы в траншею, вы больше не увидите сорняков, земли и стволов ив, только голый мел. Наверху этих белых ровных стен – около фута коричневой глины. Слой коричневой глины увеличивается, когда вы идете к холмам, пока мел не исчезает вовсе. Наш союз с Францией нов в истории людей, но это – старый, старый союз в истории холмов. Белый мел с коричневой глиной наверху опустился и ушел на дно морское; и холмы Сассекса и Кента схожи с холмами Пикардии.

И так вы можете обнаружить, минуя мел, лежащий в том пустынном краю, воспоминания о более спокойных и более счастливых холмах; все зависит от того, что мел означает для вас: вы можете не знать этого и в таком случае попросту ничего не заметите; или вы, возможно, были рождены среди тех холмов, пропахших тимьяном, и все же не увлекаетесь странными мечтаниями, так что вы не думаете о холмах, которые смотрят на вас как на ребенка, а уделяете все свое внимание бизнесу; это, вероятно, лучше всего.

Через некоторое время вы попадете в другие траншеи: доски с надписями укажут вам путь, и вы пройдете по Авеню Ветряной Мельницы. Вы минуете Грушевый Переулок, Вишневый Переулок и Сливовый Переулок. Грушевые деревья, вишневые деревья и сливовые деревья, должно быть, росли там когда-то. Вы пройдете через дикие переулки, огражденные колючим кустарником, над которым возвышались одно за другим эти деревья, расцветавшие в конце весны; и девушки собирали плоды, когда они созревали, с помощью высоких молодых людей; или вы пройдете через старый окруженный стеной сад, где груша, вишня и слива росли за стеной, все лето купаясь в лучах летнего солнца. Но теперь нельзя сказать, как именно все было; все дело в войне; все, что было, теперь исчезло; сегодня там уцелели только названия трех деревьев. Мы оказываемся рядом с Яблочным Переулком. Не следует думать, что там непременно росли яблони, поскольку мы видим здесь руку шутника, который, назвав соседа Сливового Переулка «Яблочным Переулком», просто отметил неразрывную связь, которая навсегда установилась между сливой и яблоком в умах тех, кто участвует в этой войне.