Юлиана Суренова - Город богов

— Пусть я всего лишь рабыня… — ее спутница заговорила о том, что не решалась произнести в слух Фейр. Ее душе было нужно не только прочувствовать, сложить размышления в неясные очертания внутренних образов, но и произнести все, услышать, получая от внешнего мира отзвук, подобный лесному эху. — Но ведь и мне дано мечтать… — сердце вложило в эту краткую светлую фразу столько боли, что ее бы хватило на долгий поминальный плач. — И хотя этой мечте никогда не будет суждено сбыться, я не откажусь от нее за все сокровища мира… Фейр, ты думаешь о том же, что и я. Это видно по твоим глазам и… я хотела спросить… В то легендарное время, когда господин Шамаш не только правил на небесах, но и спускался на землю, чтобы странствовать по нему в окружении своих смертных спутников… Тогда ведь все люди были равны, правда? Ты рассказывала мне: рабство родилось в холоде снежной пустыне… Скажи, кто мы для Него: такие же создания света и тепла, как и свободные, или нечто черное, низменное, неприкосновенное, лишенное не только собственной судьбы, но и души? Какими нас видит бог?

— Никто из смертных не ответит за небожителя, даже доподлинно зная ответ, — качнула головой женщина. — Нам дано понимать подобных нам, но не богов, отделенных от нас бесконечностью.

— Да, я знаю… — вздохнув, признала Рамир. — Когда господин Шамаш лечил меня… Я осмелилась заглянуть в Его глаза… Всего лишь на миг, но я никогда не забуду того, что в них увидела. Мне показалось, что я маленькая песчинка у подножия священного холма, мгновение на ладони вечности… И все же… — в ее голосе, глазах была такая мольба, иссушавшая жажда получить хоть какой-нибудь ответ, что Фейр просто не смогла промолчать, понимая, что этим молчанием причиняет дорогой ее сердцу душе большую боль, чем та, на которую была способна вся ложь, все болезни и потери мироздания.

— Я ни в чем не уверена, — осторожно взяв девушку за руку, начала она, — но мне кажется, мне хочется верить, что Он видит в нас людей, даже, может быть, жалеет больше, чем караванщиков, видя, как сурова была к нам жизнь… Милая, ты ведь помнишь легенды. Господин Шамаш всегда избирал себе спутников в странствиях по миру, не обращая внимания на то, кем обратила тех судьба. Великий Гамеш умер царем-основателем, героем, полубогом, хотя был рожден всего лишь бедным гончаром. Его отец и дед мастерили кувшины. Эта же доля была уготовлена и ему… Так бы и было, если бы он не решился, оставив все позади, отправиться на поиски иной доли, и не встретил бога Солнца…

— Фейр, Он выбрал наш караван. Это значит, что все мы — избранные?

— Не знаю, Рамир. Может быть. А может и нет, просто сейчас — другое время и люди не в силах путешествовать в одиночку, — она не хотела понапрасну обнадеживать девушку, пробуждать в ней ложные мечтания… — Почему ты спрашиваешь, девочка?

— Это важно, — ее брови-стрелки сошлись на переносице. Глаза Рамир глядели на мир настороженно, и, все же, Фейр никогда раньше не видела это робкое, беззащитное существо таким решительным и твердым.

"Откуда только вдруг взялись эти силы? — женщина смотрела на нее с удивлением. — Неужели мои старые глаза проглядели нечто такое, что почувствовало ее доверчивое сердце?"

— Потому что, — тем временем продолжала та, — если мы — лишь безгласные тени наших хозяев, то единственное, что нам под силу заслужить послушанием — шанс на новое рождение. Но если мы — нечто большее…

— Перерождение — не самое плохое, что может случиться, — Фейр качнула головой, вспоминая, что еще совсем недавно она более всего мечтала как раз об этом. — Прожить все заново, найти счастье, потерянное в этой жизни… — ей бы так хотелось вновь увидеть свою дочь, и пусть она придет в другом обличье, женщина была уверена: ее душа узнает, не позволит пройти мимо.

— Нет, — Рамир резко качнула головой, показывая, что она думает совершенно иначе. — Как ты не понимаешь: кем бы мы ни родились вновь, пусть даже женами Хранителей, нам никогда снова не встретить на своем пути Его! Такое случается лишь раз в вечность!

Фейр не нашлась, чем возразить. "Ты права, милая, — ее уста молчали, вместо них говорили глаза. — Нам несказанно повезло, и в то же время…"

— Мы должны быть счастливы… — вздохнула Рамир. — Почему же мне так больно? — на ее глаза набежали слезы. — Почему мне кажется, что счастье идет всего лишь в шаге, но я никогда не смогу его догнать, прикоснуться! Никогда…

— Мы рабы спутников повелителя небес. Это…

— Невыносимо! Ведь рабов могут продать в любой момент! И все, чудо закончится! Фейр, я боюсь, очень боюсь, что меня купят!

— Так ты поэтому спрашивала, видит ли Он в нас людей?

— Да.

Фейр смотрела на спутницу с сочувствием, не зная, что сказать, посоветовать…

За то время, что минуло с прошлого города, Рамир расцвела прекрасным бутоном розы. Ее могли купить уже тогда — мимо подобной ей не просто пройти. Но торговцы, словно предчувствуя будущее, не стали торопиться, желая выручить за рабыню наивысшую цену…

Женщина огляделась вокруг.

— Может быть, все не так плохо, милая, — пытаясь хоть как-то утешить девушку, проговорила она. — Город не кажется богатым, а наши хозяева не станут продавать такую красавицу, как ты, за медяк.

— Я… — да, она все это прекрасно понимала, вот только… — Мне страшно, Фейр!

Она хотела сказать что-то еще, но тут к рабыням подошла Лина. Караванщица сурово глянула на них, затем ткуна пальцем в сторону Рамир:

— Ты. Пойдешь к дочке хозяина каравана, поможешь ей переодеться, — и, повернувшись, караванщица поспешно ушла — ей нужно было позаботиться о собственных детях.

Рабыня на миг замешкалась.

— Спроси у нее! — словно по наитию, неожиданно для девушки и даже самой себя прошептала Фейр.

Тяжелый полог был отдернут и прикреплен веревками к деревянному каркасу, подставляя чрево повозки под порывы теплого веселого ветра, стремившегося поскорее выдуть из него затхлый дух маленького замкнутого пространства.

Девочка, одетая в толстый вязаный свитер, сидела на краю, баюкая словно маленького ребенка золотого волчонка.

Зверек крутил головой, плаксиво поскуливая.

— Ну что ты, что с тобой? — дочь хозяина глядела на своего питомца с отчаянием, в ее глазах уже блестели слезы. — Не хочешь в город? Боишься? Шуши, ты не заболела? Может быть, тебе вредно тепло? — она не заметила прихода рабыни, всецело сосредоточившись на волчонке, не обращая внимания даже на длинные пряди растрепавшихся волос, соскальзывавшие со лба, щекоча щеки и нос.

Но, в отличие от маленькой караванщицы, волчонок сразу же почувствовал чужачку. Перекатившись со спины на лапки, он прижался к коленям хозяйки, взъерошил шерсть, недовольно заворчав.