Юлиана Суренова - Город богов

— Бессмертные души, облаченные на этой земле телами для того, чтобы пройти через испытание жизнью.

— Спасибо, — ее души коснулась радость, когда девушка страшно боялась, что в ответ на ее мольбу прозвучит короткое и беспощадное — "Рабы"…

Но, в то же время, слова повелителя небес… Это было больше, чем можно было ожидать. Рамир чувствовала, что в его словах скрыта мудрость бесконечности, которую ей, простой смертной, не дано понять. Она могла лишь принять и запомнить, надеясь, что когда-нибудь мудрые люди-жрецы или сами боги объяснят ей…

— Больше ты ни о чем не хочешь меня спросить?

— Нет, — конечно, нет, она слишком боялась злоупотребить вниманием бога, вызвав Его гнев. Склонившись в низком поклоне, рабыня поспешила уйти.

— Ладно, малыш, я скоро вернусь, — он, повернувшись, зашагал прочь, спеша сойти с караванной тропы, успевшей уже обрести очертания, превратившись в вившуюся между деревьев узкую дорогу.

Однако стоило ему отойти всего на шаг, как его окликнул мужской голос:

— Господин!

Повернувшись, он увидел лекаря.

— Не называй меня так, — Шамаш качнул головой, однако в его глазах не было гнева, лишь грусть.

— Как Тебе будет угодно… — поспешно проговорил тот. — Прости за мою непростительную смелость…

— Я многим тебе обязан, — он жестом призвал лекаря подойти, подождал, пока тот приблизиться, а потом продолжал: — Лекарь, ведь ты ученый человек. Судя по тому, что я узнал об этом мире, ты, должно быть, служитель, посвященный во многие тайны земли. И ты врачевал мои раны. Неужели же, несмотря на все это, ты видишь во мне бога?

— Да, господин. Прости меня, но я не могу называть Тебя иначе. Я действительно служитель, прошедший все стадии посвящения. Мой город погиб, караванщикам же, пришедшим в миг агонии, был нужен лекарь, а не жрец… Я уже почти забыл о том, кем был когда-то. Но раз Ты напомнил мне… Служитель не может не выказывать богу должного почтения. Это выше его сил.

— Я человек из плоти и крови. Тебе ли не знать этого.

— Господин, Ты — Тот, кем желаешь быть. Твои раны… Воистину, их мог нанести только Губитель. И никто, кроме Тебя, не сумел бы выжить… — он качнул головой. — Прости, если я говорю не те слова, которые Ты хотел услышать. Но загляни в мое сердце — они сама правда.

— Правда, — колдун вздохнул, — да, это так… Но вот истинна ли она? — Шамаш огляделся по сторонам, нахмурился… Сейчас было не время для сложных религиозных споров, грозивших затянуться надолго.

— Я задерживаю Тебя, — тот сразу все понял, однако, не уходил. — Прошу, лишь несколько мгновений! Это очень важно для меня, для всех нас.

— Спрашивай.

— Фейр сказала: Рамир хотела узнать… Никак не думал, что она осмелится спросить… Что только ей дало силы… Прости, я не хотел подслушивать ваш разговор, но мне нужно было знать… — он умолк, поймав на себе пристальный взгляд Шамаша.

Тот смотрел на него, не мигая, казалось, пронзая насквозь. Его глаза притягивали, подчиняли, лишая способности двигаться, говорить, даже дышать…

— Я слышал слова, но не верил им. Выходит, это действительно так: спасенные решили поднять руку на своих спасителей? — спустя несколько мгновений напряженного молчания проговорил он.

— Они не спасли нас…!

— Разве? Что бы стало с тобой, если бы тогда караванщики не купили тебя у умирающего города?

— Я спал бы вечным сном. Но был бы свободен!

— Выходит, это был не твой выбор?

— Смерть страшна. Лишь со временем понимаешь, что жизнь порой страшнее смерти. Господин, неужели Ты, бог справедливости…

— Я не бог.

— Ты не хочешь им быть… — он сжал губы, лихорадочно ища, что еще сказать, как переубедить… — Однако, кем бы Ты ни считал себя, Ты честен по своей сущности. Скажи же мне, знакомо ли Тебе рабство? Ответь, вот это, — он вытянул вперед руки, на запястьях которых поблескивали холодным металлическим светом рабские браслеты, — установили боги?

— Нет.

С губ лекаря сорвался облегченный вздох, глаза засияли надеждой. Он испытал такую легкость, словно снял с плеч камень, который носил долгие годы.

Шамаш глядел на него, чуть наклонив голову.

— Твоя жизнь… жизнь тебе подобных, — вновь заговорил он, — возможно, она кажется вам черной, но поверь мне, это не так. Боги знают, что делают и никогда не посылают испытания, которого невозможно преодолеть, ничего не отнимают, не давая взамен иное…

— Но господин! — ему-то уже начало казаться, что он убедил Шамаша…

— Что же до рабства… Боги допускают его. Значит, тому есть причина, — он пронзил лекаря внимательным взглядом чуть сощуренных глаз, а затем вдруг спросил: — Это ты стоишь за разговорами о восстании против караванщиков?

— Да, — Лигрен опустил голову. Раз повелитель небес не согласился с ним, значит, он ошибся. "Все напрасно. И все кончено", — он ждал смерти.

— Чужой кровью не купить себе счастья.

— Покарай меня, господин! Я заслужил это. Но… Умоляю, пойми: я мечтал лишь о свободе…

— Свобода не здесь, — он оглядел холодные, мрачные деревья, затем вновь повернулся к лекарю. В его глазах была грусть, задумчивая тоска по чему-то бесконечно далекому, — она внутри человека, в его сердце, душе… А смерть… Она только кажется освобождением.

— Я говорил о каре…

— Она тоже в тебе самом. Чувство вины — так ее называют.

— Прости… Мы думали… Я думал, что Ты признаешь нашу правоту…

— Караван — мой дом. Его люди приняли меня в свою семью. Неужели я дал кому-то повод думать, что способен на предательство?

— Нет, господин, конечно нет…! Но Ты был добр к нам… Мы думали… Возможно, есть какой-то другой путь… Тебя бы послушали. Одним своим Словом Ты спас бы нас, дал новую судьбу, надежду… — боль, накатившая на него своими белыми волнами, была так сильна, что ему пришлось сжать зубы, сдерживая стон.

— Что бы там ни было, во что бы вы ни верили, у каждого человека есть судьба. Просто одни отказываются от нее, запрятывая в темницу своих страхов, другие проклинают, мечтая о чем-то более светлом и благополучном, третьи сражаются, отвоевывая право быть выше всего и всех… Найдите свою судьбу. И вы обретете свободу, даже продолжая носить рабские браслеты. Что же до помощи… Чего вы хотите? Остаться в этом городе?

— Нет! — в страхе вскричал Лигрен. Как никто другой он знал, что в оазисе их ждет лишь еще более страшное, беспощадное, всепоглощающее рабство, да еще — вдали от пути повелителя небес!

Они не хотели убивать караванщиков, лишь показать, что достойны права быть свободными, доказать, что и они — люди. Но сейчас… Сейчас, когда он стоял в шаге от повелителя небес и глядел в Его печальные все понимающие глаза, и эти вчерашние планы казались ему кошмаром.

"Как же так? — мысль в ужасе металась у него в голове, не находя пути к спасению. — Горе мне! Я искал для своих друзей по несчастью избавленье, а вместо этого обрек их на вечные мучения! Госпожа Кигаль уже, наверно, готовит для нас самые мрачные пещеры своего подземного мира…"