Юлиана Суренова - Дорогой сновидений

Нергал вновь цокнул языком. Осуществление его замыслов приближалось к своему апогею. И не важно, что до сих пор этот план представлял собой не четкую картину, а как всегда лишь туманные наброски, не имевшие стройных очертаний. Так было даже интереснее. И безопаснее — никто не станет помехой, проведав об его дороге и встав на ней, ведь и дороге-то как таковой и нет вовсе, так, пустыня — к цели ведет, а какой тропой — решать лишь ему…Но в этом плане, сколь неопределенном он ни был, было несколько непреложных деталей, без которого все рушилось, так ни во что и не сложившись. Всего каких-то три пункта: Шамаш — враг, Лаль — союзник и смертные — приманка. И прочнейшая связь между ними, наипрочнейшая! Ибо если исчезнет одно, то развалится все остальное…

— Значит, Айя хочет отнять у меня и эту девочку… — прервал его размышления шепот Лаля. — Ты говорил, что малышка посвященная Айи…

— Да, да, верно, — вообще-то Губитель совсем не был уверен в этом. Конечно, походило, что все так и есть, но… А, какая разница? Главное, чтобы ничто не нарушало его план. Раз малышу хочется в это верить — он готов укрепить его в этой вере, а, если нужно, может и сам поверить в обман.

— Месть! — сощурив глаза, прошептал Лаль. — Я отомщу ей за все! И за это тоже!

— Да, пусть будет месть. Очень хорошо. А теперь забудь обо всем остальном. Об иных чувствах. О том, что испытывал к кому-то привязанность, хотел о ком-то заботиться… Если будешь в одно и то же мгновение любить и ненавидеть…

— Но… — ему не хотелось терять ни частицы себя. — Когда я отомщу… Мне захочется чего-то еще…

— Хорошо, хорошо! Отдай эти чувства мне. На время. Я сохраню их в целостности и сохранности.

— Но как же ты…

— Э, не думай обо мне! — Губитель пренебрежительно махнул рукой. — Во мне столько ярости и злости, что даже рядом с богиней любви я не стал иным. А ты… Ты такой же злодей, как и я… Ну, разве что, чуть поменьше…

— А я смогу… — он все еще сомневался.

— Конечно! Это ведь сон, а ты — его повелитель! Не сомневайся!

— Да! Я повелитель сновидений! — он расправил плечи. Его глаза блеснули.

"Ты хочешь, а, значит, так оно и есть, — Нергал чуть наклонил голову, глядя на своего собеседника, лицо которого стало меняться, каменея, лишаясь не только эмоций, но и душевности, превращаясь в ледяную маску. — Вот и все, — его губ коснулась усмешка. — Повелитель сновидений оказался слабее своего творения, сам того не замечая, попав во власть закона этого мира…"

— Что ж, отлично, — проговорил он вслух. — Я рад, что мы так хорошо понимаем друг друга… Я забираю девчонку?

— Забирай.

— Не хочешь узнать, что будет дальше? Мои планы…

— Нет. У меня есть собственные планы и нет времени на разговоры… Что смотришь на меня так, будто в первый раз видишь?

Нергал потер рукой шею:

— Да собственно… Таким я тебя действительно вижу в первый раз, — проговорил он. Странно, но в его душу закрались сомнения. Хотя пока все происходило в полном соответствии с его планами и желаниями. Негал получил того союзника, которого хотел иметь… Вот только нынешний, лишенный всех чувств, Лаль почему-то нравился ему куда меньше, чем прежний… Как управлять тем, кто ничего не боится, ничего не любит, ничем не дорожит? Ему раньше и в голову не приходили все эти вопросы, а теперь, задумавшись, он понял, что не может найти на них ответ. — И чем же ты собираешься, интересно мне знать, заняться?

Бог сновидений не произнес ни слова в ответ, лишь взглянул на Губителя… И последний разглядел в его глазах нечто такое, что заставило его, поспешно отвернувшись, бросить на ходу:

— Ладно, дело твое. Мне тоже пора. Так что, я забираю девчонку и исчезаю…

Молчание. Безразличие в душе и холод во взгляде.

— Если понадобишься, я пришлю за тобой духа…

И вновь тишина.

— Я закончу свои дела, а потом помогу тебе…

Это странное молчание, от которого все больше и больше веяло пренебрежением, начало раздражать Нергала: "Да что он возомнил о себе, жалкий дух?"

— Слушай, малыш… — Губитель обернулся, но рядом с ним уже никого не было. Лаль исчез, не оставив и тени на полотне своей земле.

— Мда… — сорвалось с губ замершего в растерянности бога погибели. Ему вдруг стало не по себе. На ум пришла поговорка смертных: "Страшен не злодей, но зло, сотворенное им…" Прежде он лишь смеялся над этими словами, видя в них само воплощение заблуждения. Теперь же, задумавшись, ощутил некое смутное беспокойство.

"Какое же чудовище я создал, если оно пугает даже меня? Нет, — перебил он себя, — ну что такое! Это же, по меньшей мере, глупо — мне бояться и кого? Чепуха! — он мотнул головой, прогоняя странные мысли. — Надо же, придет такое в голову! — он резко дернул плечами, срывая с плеч сковывавшие движения паутинки сетей странных, незнакомых ему доселе чувств, подобных страху смертного, заглянувшего в глаза своему концу. — Что это я, в самом деле? — ну уж нет, он не мог позволить себе бояться, он должен был выбросить всю эту ерунду предчувствий из головы, взглянуть на все иначе, спокойнее. — Я получил то, что хотел. Лаль — мой союзник. Мы слишком похожи, чтобы стать врагами. Да и делить нам нечего. Так что, чего я опасаюсь? Главное, что любимица Шамаша у меня… И теперь остается лишь сделать, чтобы он узнал об этом. И пришел ее спасать… О, я достаточно хорошо знаю его, чтобы не сомневаться: он не бросит малышку в беде… Займемся делом. И пусть предвкушение мести вытеснит из моей души все эти глупые предчувствия…"

— Мы уже в мире сна? — спросил Ри, не в силах скрыть любопытства.

Все случилось так быстро, что он даже не успел испугаться тому, что могло ждать впереди.

А ведь еще мгновение назад, отправляясь в этот удивительный путь, он думал о том, чтобы все как можно лучше рассмотреть, подробнее запомнить, чтобы потом помочь Евсею составить очередную легенду. Молодой караванщик не сомневался, что увиденное им будет достойно того, чтобы об этом помнили. И вот, как он ни старался, что ни делал, события почему-то проходили мимо него, словно назло, не желая оставлять в памяти даже самое блеклое отражение.

Единственное, что он помнил, были тени… Тени не образов — чувств.

Его взгляд затуманился, мир поблек перед глазами, голова, а затем и все тело налилось такой тяжестью, словно метель свалила его, прижала к земле, а затем намела поверх огромный неподъемный сугроб. Но прошло лишь мгновение и тяжесть сменилась удивительной легкостью, такой, что, казалось, вдохни поглубже — и полетишь.

Он огляделся вокруг. Ничего. Нет, это было не "так себе", и даже не "ничего необычного", а именно ничего в самом простом и безликом значении этого слова. Но, с другой стороны… Ри ведь бывал прежде в пустоте, в той, настоящей. Ему было с чем сравнивать. И, сравнивая, он понимал: здесь все иначе — не холод отчужденности, а ожидание творения. Казалось, что все вокруг тянется навстречу, ожидая прикосновения, которое даст жизнь.