Виталий Сертаков - По следам большой смерти

Первый батальон, двигаясь нестроевым шагом, в три часа ночи добрался до азербайджанского овощного рынка у Нарвских ворот. Там десантников ждал начальник районной полиции, сам только что продравший глаза и десять минут назад получивший пакет от посыльного из президентской канцелярии.

Второй батальон занял позиции у мостов через Обводный. По мостам поденщики, проживавшие в южных пригородах, каждое утро направлялись на работу в центр. Полицейские заставы не были предупреждены заранее о том, что придется передать свои функции армии. Вместе с "Голубыми Клинками" по заставам прошлись офицеры Тайного трибунала и сразу провели ряд арестов среди полицейских.

Третий батальон перекрыл Литейный мост и мост Александра Невского, также ошеломив своим появлением штатную охрану.

Четвертый и пятый батальоны взяли под контроль четыре центровых рынка и начали прочесывать Литейный, где в десятках притонов шла круглосуточная игра.

В четыре утра, как раз когда грузовики трибунала грели моторы, готовясь к первому рейду в Озерки, в приемной губернатора царила бешеная суета. Туда без объяснения причин были вызваны все члены Большого Круга: начальник городской полиции, комендант гарнизона и два его зама, Старшины палат, директор Биржи, патриарх, главный энергетик и еще восемь человек, отвечающих за жизнедеятельность столицы. Полицмейстеру и обоим замам гарнизонного начальника наручники надели прямо в кабинете Рубенса. Губернатор воспользовался правом внесудебного расследования, обвинил обоих в связях с криминалом и официально объявил о введении в городе чрезвычайного положения. В присутствии Старшин были выписаны ордера на арест четырнадцати их ближайших подчиненных, преимущественно из службы тыла и топливного обеспечения. Функции полицмейстера временно отошли к командиру президентской гвардии, и подчиненные Даляра тут же ринулись по указанным адресам. Далеко им ездить не пришлось: половина обвиняемых квартировала тут же, в помещениях бывшего Генштаба…

Немедленно были приведены к присяге новые силовые руководители, отобранные президентом и вызванные из других городов. Старшина Счетной палаты доложил Большому Кругу о количестве зарегистрированных иностранцев, постоянно проживающих нацменов и сезонных рабочих. После чего предъявил образец нового паспорта, тайно отпечатанный в ярославской типографии.

Умудренные члены Большого Круга выпучили глаза. Им казалось, что президент уже ничем не может их удивить, но прозвучавшее слово "прописка" повергло в трепет даже самых уравновешенных.

Новый комендант получил приказ развесить по всему городу уже отпечатанные объявления о срочной перерегистрации. За двое суток все граждане мусульманского вероисповедания были обязаны явиться в полицейское управление и поменять документы. Губернатор назначил специальную комиссию по разбору личных дел. Комиссии вменялось лично опросить каждого явившегося на предмет его занятий, источников дохода и связей с восточными караванами. После этого Рубенс огласил указ президента Кузнеца, подписанный в час ночи.

Тут уж у Старшин не только глаза полезли на лоб, но и челюсти отвалились.

Отныне в столице запрещалось принимать на государственную службу лиц, не получивших в паспорте особой отметки о благонадежности, и отметку эту должен был ставить глава Тайного трибунала. Купцам и заводчикам запрещалось принимать на работу лиц, не прошедших перерегистрацию и не получивших новые паспорта.

За нарушение указа - пожизненная ссылка.

Запрещался въезд в город лиц, не получивших постоянной прописки. Для желающих обосноваться в Петербурге на базе Гатчинского дворца создавался фильтрационный лагерь. Владельцам караванов вменялось теперь декларировать все привозные товары особому таможенному офицеру и ему же представлять всех нанятых в пути носильщиков.

За попытку ввезти в город оружие или незаконных эмигрантов - конфискация имущества и пожизненная каторга на торфоразработках. После того как запустили электростанцию, торфа требовалось всё больше, и смертную казнь суды применяли всё реже. Город нуждался в тепле и… в преступниках.

Владельцам постоялых дворов запрещалось принимать лиц без документов, а обо всех подозрительных предлагалось немедленно докладывать. Специальному полицейскому чиновнику разрешалось устраивать внезапные проверки в гостиницах, на стройплощадках и на рынках.

За укрывательство неблагонадежных - каторга с конфискацией.

За найм на работу не прописанных мигрантов - каторга…

За тайный провоз иностранцев по Неве, и в особенности под мостами - каторга…

За организацию нелегальных молельных домов любых конфессий - пожизненная ссылка…

За хранение боеприпасов и взрывчатки…

За издание и расклеивание материалов недозволенного содержания…

Когда пушка отбила полдень, в подвалах замка начались допросы. Верховный Суд в полном составе переселился туда, перейдя практически на казарменное положение. Заплутавшиеся в законах, издерганные юристы ожесточенно листали свежие распоряжения. Взмыленные клерки носились по городу, успокаивая обывателей. "Голубые Клинки" набивали в грузовые "пульманы" очередную партию репрессированных. Полицейские чины затаились, не зная, кого из них сместят в следующую минуту.

И в это самое время к губернатору без стука зашел внук.

– Что там, Миша? - потер воспаленные глаза Рубенс. - Ты почему здесь? Он тебя выгнал, что ли?

– Не знаю, как ему доложить… Лева Свирский бросил дела и уехал. Ни дома нет, ни в Академии.

– Та-ак!..

– Кабы он один, дедуля, а то с ним и брат увязался, и еще девять академиков наших. Все самые толковые, кто науки понимал… Считай, нет больше Академии, некому учить, одни иноземцы вон остались! Да и те тоже шепчутся… И учителя из училищ на работу не вышли, ни медики, ни музыканты, никто… Бумагу общую от всех прислали, Свирский первым расписался. Мол, уезжает в деревню; и что его можно, старого человека, вернуть силой и даже повесить, как изменника, но служить дальше он отказывается. Потому что это… слово такое, сейчас посмотрю, тут записано… Вот! "Геноцид".

– Чего-о? - изумился Рубенс.

– Ну… геноцид против народа. Дед, ты же знаешь Свирского, он вечно древние слова откапывает… Как мне Кузнецу-то доложить? А то потом сам узнает, башку мне открутит…

– Не трусь, не открутит, - тяжело вздохнул губернатор. - Он этого ждал, сам мне признавался. Плакал почти, что, мол, Левушку в домино китайцам продул…

Орландо распирало от гордости.

Он демонстрировал президенту внутренности эсминца с таким видом, будто лично его спроектировал. Хотя во многом это соответствовало истине: итальянец отобрал талантливых техников и в буквальном смысле подарил кораблю вторую жизнь. Самыми сметливыми показали себя родственники охотника Борка: они сами напросились в помощники и два месяца не вылезали из трюмов, приводя в порядок машины.