Виталий Сертаков - Мир уршада

Рахмани пришлось бежать по отвесной стене, отталкиваясь носками войлочных туфель от сгустков воздуха, невидимых глупым арбалетчикам, и от их же стрел, ломавшихся о стену. Он вспорхнул на верхнюю площадку башни, отбив широкими рукавами четырнадцать стрел, легко раненный всего трижды, там плюнул огнем в глаза часовым и кубарем помчался вниз, по внутренней лестнице, роняя на стертые ступени бесценные капли крови.

Он спускался бегом, ломая руки надзирателям, ловя в полете их стрелы и пули, заливая огнем коридоры, и слушал, как внизу в ворота тюрьмы врываются сонные янычары и заполняют собой поры зданий, переходы и арки, как расплавленный свинец заполняет полости при отливке печати. Кстати, о свинце. Гвардейцы султана были вооружены мушкетами, а от картечи Рахмани еще не научился уворачиваться…

Рахмани нашел искомое на втором этаже подземелий, там, где даже факелы не желали гореть, а лишь чадили, нервно и жалобно. Брат-огонь взломал замки и расплавил петли на дверях, но внутри склепа никого не было.

Ловец озирался, вытянув раскрытую ладонь с танцующей на ней крошечной Короной. Он слышал, как громыхают сапогами тюремщики, слышал, как визжит их пузатый начальник и топчет о камни свой парадный тюрбан, но самое печальное — он слышал, как из спины в трех местах, где стальные наконечники стрел пробили кольчугу, сочится кровь. С потерей каждой капли брат-огонь становился слабее.

— Не бойтесь, я пришел вас спасти, — обратился Рахмани к голым морщинистым стенам, обросшим клочками паутины. — Если вы будете скрываться, я не смогу вас вытащить…

Он обратился к ним на четырех языках Хибра и четырежды повторил, что не уйдет без них. В какой-то миг он резко обернулся и едва не сжег одного из пленников. Бородатый, заживо гниющий мужчина отклеился от стены за спиной Саади, прямо над распахнутой дверью. Он отклеился верхней частью туловища, а ноги еще повторяли рисунок камня. Затем от пола в углу отклеилась шоколадная девочка, похожая на забитого щенка.

— Бежим, верьте ему… — прохрипел Кой-Кой, как выяснилось позже, старший в семье. — Хуже нам уже не будет, бежим…

И Рахмани снова пошел первым. Он возвращался назад, прокладывая себе дорогу огненными плевками, впереди, размахивая алебардой, несся его двойник, а позади брели семеро служителей тюрьмы, с одинаковыми усатыми лицами, как у того охранника, которого они первым встретили в коридоре.

Перевертыши умели воплощаться в любую сущность, живую или мертвую, и в этом состояло их преступление перед людьми, застрявшими навеки в единственной форме. Перевертыши были подобны воде, а точнее — быстро текущему стеклу. Когда-то они заселяли плавни и катакомбы вдоль восточных побережий Леванта, а их удивительные наскальные рисунки сводили с ума знатоков древностей и составителей орнаментов. Люди-перевертыши умели на сводах пещер рисовать такие перекрещенные линии, что наблюдателю начинало казаться, будто он провалился в колодец и летит с огромной скоростью, не достигая дна, а стены все раздвигаются и раздвигаются, превращая человека в крохотную пушинку, пляшущую над огнем…

Они умели плоское делать объемным, а сами, имея объем, умели растворяться на плоскости.

Ничего удивительного, что людей-перевертышей преследовали на всех трех твердях. Так сказал Рахмани один из тех немногословных людей, который привел ослика, груженного золотыми флоринами, украшенными потертыми лилиями.

— Ты доставишь их прямо в Рим, — заявил человек с накладной бородой. — Нас не интересует, как ты это сделаешь; мы знаем, что ты это умеешь. Ты проникнешь на Хибр, в тюрьму Танжера, а выведешь их в фонтан, что возле базилики святого Луки. Мы будем ждать тебя четыре ночи, экипаж с вензелем прокурора. Доставишь их и можешь возвращаться, остаток денег получишь, как и прежде, векселем от ганзейского союза…

Рахмани не стал спрашивать, зачем нужны перевертыши в Риме. Он никогда не задавал глупых вопросов тем, кто платил за услуги ловца. Если сделка казалась ему сомнительной, он задавал вопросы Слепым старцам, и те известными только им способами выясняли подноготную. Лишь дважды случилось так, что Слепые старцы посоветовали Саади не браться за дело и не брать деньги. И оба раза они оказались правы…

Поэтому Рахмани крайне удивился, когда измученный Кой-Кой отказался спускаться в колодец.

— Я не смогу их сдерживать долго! — Ловец запрыгнул на край колодца и широким жестом повел вокруг себя. Лиловая молния, сорвавшаяся с его пальцев, прочертила резкий зигзаг и превратилась в стену белого огня, гудящую окружность, стремительно расползавшуюся, подобно лесному пожару.

— Кто послал тебя за нами? — Семейство Кой-Коя не торопилось прыгать в темную воду, куда убегала цепь с бадьей на конце. — Если тебя послала тайная стража императора, мы лучше вернемся в камеру.

Тюремный двор снова опустел. Стражники в белых шароварах и янычары в синем, натолкнувшись на огненную стену, с воплями бросились врассыпную. Рахмани с тревогой следил, как человек восемь, не успевших убежать, катаются по земле, сбивая пламя. Огонь лизнул изнутри тюремную стену, весело затрещал в тюках с соломой, заплясал на крыше конюшни.

Распахивались узкие окошки, со свечами метались проснувшиеся солдаты из свободных смен. В городе слышались выстрелы и крики, приближался рев большой толпы. Несколько тяжелых пуль расплющились о гранитную кладку колодца, никому не причинив вреда. Рябая богиня Укхун с издевкой взирала на беготню несносных людишек.

— Вы… в камеру? — изумился Рахмани. Такого поворота он не ожидал. Он впервые встретил узников, которые добровольно соглашались вернуться к месту будущей казни. — Вас убьют, всех убьют, слышите?!

— Это несущественно, — качнулся Кой-Кой. В свете зарева Рахмани видел, как трудно израненному перевертышу удерживать себя в теле стражника. Левая половина лица постоянно расползалась, покрывалась мелкой рябью, а руки то и дело вместо ложного синего цвета мундира окрашивались в цвет родной коричневой кожи.

— Но… но почему? — Рахмани присел, за песчинку угадав шальную пулю. Пуля с визгом размазалась по камню; стреляли с крыши тюрьмы, практически наудачу, не целясь. — Я выведу вас с Хибра, вам здесь нельзя оставаться. Возможно, вы одни из последних перевертышей…

Несколько парней в белых шароварах перебежали пространство между занявшейся конюшней и домиком караульных, там они залегли, лязгая мушкетами.

— Последние, — перебил ловца Кой-Кой. В этот миг пуля ударила в плечо одного из подростков-перевертышей. Лжетюремщика шатнуло назад, он упал навзничь, зажимая черный фонтан из груди, и на глазах превратился из плотного усача в щуплого загорелого юношу.