Мервин Пик - Замок Горменгаст

А приготовления действительно были грандиозны. И конечно же, если бы Тит стал их свидетелем, это бы не только смазало сюрприз, но и в какой-то степени пригасило бы тот взрыв восторга и удовольствия, которые ожидали его вечером. Тит, как ни старался, не мог догадаться, что все-таки готовится, а Фуксия наотрез отказалась что-либо рассказывать. Она слишком хорошо помнила те радость и восхищение, которые посетили ее в день ее десятилетия, и считала, что не имеет права своим рассказом отнять у Тита даже сотую часть того удовольствия, которое его ожидает.

И Тит весь день провел в одиночестве, которое нарушалось лишь тогда, когда ему на специальных золотых подносах приносили еду. За час до захода солнца в комнату вошли четыре человека. Один нес большую коробку, в которой оказалась одежда. Титу предложили облачиться в нее. Второй принес легкий плетеный паланкин – кресло, установленное на двух шестах. Третий человек держал в руках длинный зеленый шарф, а четвертый – поднос с бокалом воды и пирожными.

Оставив все это в комнате, все четверо вышли, а Тит стал переодеваться. Одежда для церемонии оказалась достаточно простой: маленькая бархатная шапочка, просторное одеяние без швов из какого-то серого материала, длинное, до щиколоток, пара сандалий, тонкая золотая цепь, надеваемая вместо пояса. Вот и все. Переоблачение не заняло много времени, и, застегнув сандалии, Тит позвал тех четверых, которые все это принесли.

Они тут же вошли на зов, и человек, несший шарф, приблизился к Титу.

– Ваша светлость…

– А это для чего? – спросил Тит, разглядывая шарф.

– Я должен завязать вам глаза. Это является честью церемонии.

– Нет! Зачем это нужно! – воскликнул Тит.

– Я здесь ни при чем. Я лишь исполняю то, что велит Закон.

– Закон! Закон! Закон! Как я ненавижу этот Закон! – вскричал мальчик – Сначала меня продержали целый день взаперти! Теперь мне завязали глаза! И все этот дурацкий Закон! Зачем это все нужно? Ответьте мне! Почему вы молчите?

– Я здесь ни при чем, – спокойно сказал человек, державший шарф (наверное, это была его любимая фраза). – Видите ли, ваша светлость, если не завязать вам глаза, то такого сюрприза, как нужно, не получится. И понимаете, – человек стал говорить увлеченно, словно его самого вдруг заинтересовало, то о чем он говорит, – понимаете, с завязанными глазами вы не будете знать, куда направляетесь, а потом, и знаете, все собравшиеся, все эти толпы, будут поначалу стоять в мертвом молчании…

– Молчать! – выкрикнул один из четверых. – Ты уже и так много сболтнул! – И, обратившись к Титу, добавил: – Разрешите мне заверить вашу светлость, что все делается для того, чтобы доставить вам радость и удовольствие!

– После всего что я вытерпел, надеюсь, что все будет так, как вы говорите!

Его страстное желание выбраться поскорее из комнаты для игр пересилило неприязнь к повязке на глазах. Отпив воды из бокала и проглотив пирожное, Тит шагнул к человеку, державшему в руках шарф.

– Ладно делайте что положено, – сказал он и позволил завязать себе глаза. Шарф был обмотан несколько раз вокруг его головы, и Тит погрузился в полную темноту. Потом он почувствовал, как у него на затылке завязывают концы шарфа.

– А теперь мы должны усадить вас, ваша светлость, в паланкин.

– Ладно, усаживайте.

Почти сейчас же после того, как Тит был усажен в плетеное кресло, он почувствовал, как поднимается в воздух. Затем, по команде одного из четверых мужчин, паланкин, покачиваясь, тронулся в путь. Тит чувствовал, как шаги мужчин, державших на плечах бамбуковые шесты, все убыстряются.

В полной темноте Тит не мог определить, где они находятся, наверняка он знал лишь то, что они еще не вышли за пределы Замка. Судя по частым поворотам, которые приходилось совершать – некоторые из них представляли определенные трудности для проноса паланкина, – и гулким шагам, Тит догадывался, что его несут по неисчислимым коридорам Замка. Эхо шагов было столь четким и гулким, что у Тита невольно сложилось впечатление, что Замок пуст. Несомый сквозь лабиринт коридоров и переходов, Тит, как он ни напрягал слух, не слышал никаких иных звуков, кроме размеренного звука шагов, дыхания людей, которые несли паланкин, и мерного поскрипывания бамбуковых шестов.

Ему стало казаться, что с его глаз никогда не снимут шарф, что в темноте будут вечно слышны шаги, дыхание и поскрипывание. Но вдруг он ощутил на лице мягкое прикосновение свежего воздуха, звуки рассеялись, и Тит понял, что попал на открытое пространство. Паланкин наклонился вперед, и Тит понял, что его несут вниз по лестнице. Как только ступени закончились, паланкин стал раскачиваться сильнее – несшие его перешли на бег.

Бег проходил по ровной открытой местности, но и здесь, как и в Замке, не ощущалось присутствия людей.

Вся лихорадочная деятельность, бурлившая в Замке на протяжении дня, замерла. Все – знатные и незнатные, исполнители и зрители мужчины и женщины, старики и дети, – все заняли положенные места и замерли в ожидании.

Опускался вечер. Носильщики паланкина продолжали свой бег. Над их головами в вечереющем небе на западе виднелся длинный язык желтого света.

Это закатное свечение быстро меркло, и вскоре на потемневшее небо выкатилась луна, облив холодным светом часть лица Тита, не скрытую шарфом.

А носильщики паланкина продолжали свой бег по темной земле.

Никакого эха от топота их ног Тит уже давно не слышал, он различал лишь разрозненные звуки ночи: какие-то небольшие животные шуршали в кустах, где-то вдалеке лаяла лисица. Время от времени Тит чувствовал, как порыв ласкового ночного ветра отбрасывает волосы с его лба.

– Далеко еще? – выкрикнул Тит. Ему казалось, что его уже целую вечность несут в паланкине. – Еще далеко? – снова спросил он громко, но никакого ответа не получил.

Носильщики были полностью сосредоточены на своей задаче – в целости и сохранности доставить свою ценную ношу в нужное место, и поэтому, пока они бежали по лесным тропинкам, по каменистым кручам с бамбуковыми шестами на плечах, они не отвечали не потому, что не хотели, а просто потому, что не слышали вопроса. Все их внимание было отдано обеспечению безопасности Тита и размеренному, гладкому, ритмичному бегу. Даже если бы Тит обратился к ним в десять раз более громким голосом, то и тогда его бы не услышали.

Но путешествие Тита в паланкине с завязанными глазами уже близилось к своему завершению. Тит этого не видел, но четыре носильщика, пробежав последнюю милю или две через сосновый лес, неожиданно выбрались на широкий открытый участок. Здесь начинался склон, заросший папоротниками, застывшими в холодном лунном свете. Место это напоминало огромный естественный амфитеатр. На первый взгляд могло показаться, что дно этой огромной чаши полностью заросло лесом, но, присмотревшись, можно было заметить неисчислимое количество крошечных точек света размером не более булавочной головки, которые вспыхивали там и сям. Можно было также увидеть что воздух над лесным амфитеатром слегка трепетал, словно движимый теплом, исходившим со дна огромной чаши, которое сообщало воздуху чуть ли не розоватый оттенок, контрастировавший с холодным сиянием луны.