Мервин Пик - Замок Горменгаст

Гора Горменгаст и леса на ее склонах скрылись под покровом ночи, но Тит, подобно перелетной птице, знающей, куда ей лететь, уверенно бежал вперед.

Тита подгоняло (а отнюдь не замедляло его бег) чувство того, что он совершил акт величайшего неповиновения. Он чувствовал тяжелое дыхание возмездия на затылке. Он мог еще вернуться и поспеть к концу церемонии, но несмотря на то, что у него от волнения и бега безумно колотилось сердце, такая мысль даже не приходила ему в голову. Его гнало вперед видение странного создания, которое стояло у него перед глазами. Ему снова не удалось разглядеть лица этого летающего существа. Он не знал, умеет ли оно говорить. Но то, что в течение многих лет было фантазией, игрой воображения, воспоминанием о погруженных в мечтательный сон деревьях и мхе, о золотых желудях, о веточках, похрустывающих под ногой, перестало быть фантазией. Фантазия стала реальностью. И он бежал в душной ночи, надеясь еще раз повстречаться с этим созданием, повстречаться с фантазией, ставшей правдой.

Но долгий бег утомил его тело. Давящая духота лишала последних сил, и когда до холмов у подножия Горы Горменгаст оставалось не более мили, Тит рухнул на колени, а потом повалился на бок и остался лежать на земле, обливаясь потом. Затем он лег на живот, положив голову на скрещенные перед собой руки.

Но мозг его не отдыхал. Лежа с закрытыми глазами, Тит снова и снова вызывал в памяти воспоминания о том, как странное создание взлетало над покрытой плющом стеной и растворялось в ночи, он видел, как безумно красиво оно летело в воздухе, безо всяких усилий, с высокомерным видом, горделиво повернув голову – ах, почему он не видел его лица! – так совершенно сидящую на узких плечах. Воздушное видение тысячу раз проносилось перед его мысленным взором.

Тит лежал на земле, ворочался с боку на бок, а таинственное создание постоянно летало под его сомкнутыми веками, свободное, легкое, вытянув за собой ножки-камышинки.

А когда Тит услышал хриплый голос пушки, он вскочил на ноги, и тяжелое раскатистое эхо еще не стихло, а он, не разбирая дороги, уже бежал в том направлении, где в непроницаемой ночи вздымалась громада Горы. Тит знал, что один выстрел из пушки был сигналом особой опасности. Он знал, что выстрел этот означал, что его, Тита, исчезновение уже обнаружили. Но вряд ли его мать подозревает, что Тит своим исчезновением бросает Горменгасту вызов.

Когда пришел момент вытаскивать три выбранные скульптуры на балкон и выставлять их на обозрение толпы, Тита на месте уже не оказалось. К угнетающей духоте низко нависшим, зловещим тучам, к страху, вызываемому злодеем, прячущимся в коридорах Горменгаста и высматривающему новую жертву, к необъяснимому появлению таинственного существа, которое выхватило из огня и унесло деревянное изображение ворона, обреченное на сожжение, теперь прибавилось это новое невероятное оскорбление, нанесенное чести Замка, которое потрясло не только служителей церемонии, но и Резчиков.

Поначалу подумали, что молодой Герцог, не выдержав невыносимой духоты, ушел с балкона в соседнюю комнату, где потерял сознание. Такую мысль вслух высказал Поэт, который, испросив дозволения Графини, отправился на поиски Тита. Но нигде в ближайших помещениях бесчувственного тела Тита он не обнаружил. Проходили минуты, а Тит все не появлялся. Слуги отправленные на поиски, его не нашли. Напряжение и гнев толпы все возрастали, и чувствовалось, что может разразиться слепое насилие, которое, очевидно сдерживалось лишь изнурительной духотой, лишавшей всех сил.

События этой ночи разъедали устои Горменгаста как кислота, были затронуты и ослаблены самые основы жизни Замка.

В то время, когда вся энергия Горменгаста была направлена на поимку страшного врага, скрывающегося в его неизведанных глубинах, удар, нанесенный в самое сердце предательским бегством молодого Герцога, наследника каменного величия, наиболее яркого символа духа Горменгаста, произвел ошеломляющее, разрушающее впечатление.

Тит, это дитя судьбы, продолжал пробираться сквозь темноту, продирался сквозь кусты, перелезал через поваленные деревья, спотыкался о корни, но с упорством фанатика шел вперед.

Как и где он сможет найти дивное создание – у него не было ни малейшего представления. Он просто был уверен в том, что после восхода солнца, которое зальет своим светом дремучие леса и дикие склоны Горы Горменгаст, та сила, которая привела его сюда, обязательно поведет его и дальше, прямо к таинственному существу.

Но пришел момент, когда Тит оказался столь плотно окутанным тьмой, что дальнейшее продвижение стало невозможным. Он знал, что ушел достаточно далеко от Замка и что в тех местах, куда он забрался, его не найдут. Он также знал, что поисковые группы уже собираются и что возможно первые из них уже отправились в путь. Понимал Тит и то, что отвлечение хотя бы одного человека от внутренней охраны Замка было лишь на руку Щукволу – а на поиски Тита отправится ведь не один человек отправятся многие. Нет, такого ему уже не простят!

Титу было трудно решить, связывали ли неожиданное появление таинственного существа с таким же его, Тита, неожиданным исчезновением, но почти наверняка эти два события не считали простым совпадением. Титу было прекрасно известно, что побег с церемонии был величайшим грехом, но этот грех будет совершенно непростительным, если станет известно, кого бросился преследовать Тит. Никому из живущих в Замке категорически не дозволялось общаться с теми, кто жил за пределами его Стен, а что уже говорить о законном правителе Замка? А тут Герцог Горменгаста бросился разыскивать какое-то гадкое ночное существо, которое, как полагали, было перерождением незаконнорожденной девочки, жившей когда-то в поселении за Стенами! Тит знал, что не только для его матери, но и для самого ничтожного из слуг такое поведение молодого Герцога было недопустимым и отвратительным. Оно было хуже, чем бессовестное предательство. Отправиться на поиски этого существа – значит осквернить чистоту крови Герцогов Стонов!

Да, Тит знал все это. Но он ничего не мог с собой поделать. Если его поймают, он скажет, что приближающаяся гроза и невероятная духота оказали на него столь сильное и разрушительное воздействие, что он не осознавал, что делает. Вот и все. А изменить он ничего уже не мог. Он был во власти силы, более мощной, чем традиция. Если его поймают – ну что ж, значит, его поймают. Если его заключат в башню или выставят на общественное поругание – ну что ж, значит, он того заслуживает. Если его лишат наследственных прав – ну что ж, значит, так тому и быть, он сам виноват. Он нанес пощечину древнему богу традиции. Все это было так все это было так но когда он, окутанный ночной духотой, стал забываться сном, он вспоминал не о том оскорблении, которое он нанес матери, не об опасности, нависшей над Замком, не о своем предательстве, не о беспокойстве, которым из-за него охвачена сестра, а о таинственном создании, о неистовой дерзости, которое оно проявило, о той свободе, которой оно жило и к которой так стремился Тит, о мятежной поэтичности, легко и грациозно скользящей в воздухе, в этом создании Тит чувствовал мятежный дух, столь родственный его собственному духу.