Руслан Мельников - Магиер Лебиус

Истыканный, исколотый, обмотанный цепями неведомый монстр не сразу, не скоро, но все же затих. Со стола, обитого металлом, лилось… Из многих ран – глубоких, на всю длину клинка. Кровь не кровь, грязь не грязь. Что-то среднее. Из продырявленного кокона валили новые клубы зловонного дыма и пара, окутывая труп того, кого пфальцграф так и не смог толком разглядеть за цепными звеньями внахлест.

Дипольд подступил к Герде. Бедная-бедная Герда! Бедная, несчастная…

Искаженное лицо, беззвучные стенания.

Снова в ход идет меч. В три взмаха он освободил девушку от колдовских трубок, тянущихся к ее распахнутому чреву и выходящих из чрева. Окончательно отделил, отсек Герду и от затихшего насоса. И от сдохшей твари в цепях.

Из этих трубок, из Герды тоже хлынуло. Засочилось. Закапало. И кровь, и иное. Неведомые растворы, эликсиры. Ничего, не беда. Надо будет – заткнем. Перевяжем. Перетянем. Но что-то подсказывало Дипольду – не надо. Надо – наоборот. А раз так – значит, выльем, вытянем, выдавим всю дрянь, которой мерзавец Лебиус накачал несчастную Герду…

Это-то сделаем. Это-то можно. А вот как освободить руки и ноги пленницы? Дипольд растерянно посмотрел на стену, на два голых, гладких, цельных камня, в которые уходили, не оставляя ни следа, ни трещинки, ни щербинки, запястья и – на добрую треть – предплечья Герды. Посмотрел на огромную, обтесанную, потертую плиту пола, в которой, как в воде, как в болотной жиже, утонули, увязли, скрылись бесследно ступни и голени девушки.

Как вытащить, как извлечь из камня ее руки и ноги? А никак!

Здесь Дипольд был бессилен. С этим он поделать ничего не мог. Разве что отсечь…

Свистела и сипела дыра в гортани Герды. Поврежденные голосовые связки без толку гоняли воздух. На перекошенном лице дочери нидербургского бург-графа – испуг. И мольба. Немая мольба.

Герда, напрягшись всем телом, хрипела. Что-то силилась сказать, о чем-то попросить. Но лишь дергались искривленные бледные губы и лишь брызгала слюна с кровью.

Но все же Дипольд понял ее без слов.

Нетрудно было понять.

Она смотрела ему в лицо. И на его мечи. И на его лицо. И снова косилась на мечи.

Умоляющий взгляд. Глаза, полные слез. Да, Дипольд прекрасно понимал, о чем его сейчас просят. О смерти… А о чем еще можно просить в таком (руки-ноги в камне, чрево, утыканное обрубками трубок, как еж иглами, нараспашку) положении? Что ж, он выполнит просьбу благородной Герды-Без-Изъяна. Он избавит ее… Он поможет ей…

Как Мартину. Как прочим узникам Альфреда Чернокнижника.

Дипольд поднял клинок – перепачканный, в разноцветных разводах. Острие меча коснулось нежной кожи. Над распоротым животом. Под левой грудью девушки.

Она тоже поняла. Поняла, что он ее понял.

Но – нет благодарности.

Но глаза Герды переполняет страх.

Но на лице – гримаса ужаса. Растущего ужаса.

Голова девушки судорожно мотнулась. Туда, сюда. Вправо, влево. В протестующем жесте.

Дипольд видел это. Сквозь кровавую пелену, затмевающую глаза и разум. Сквозь пелену клубящейся в мастератории разноцветной магической взвеси.

Хрип Герды стал сильнее, отчаяннее. Но дым и пар, заполнившие мастераторию, глушили любые звуки. И клокочущая ненависть к маркграфу, к магиеру, ко всей Оберландмарке, ненависть и страстное желание помочь Герде заглушали эти хрипы тоже. Ненависть и желание помочь стояли ватой в ушах.

А голова девушки все моталась. И слезы – ручьями из распахнутых глаз.

Что ж, это понятно, это ничего. Бывает…

Смерть – такая гостья, что устрашит любого. В последний момент, на краю могилы, когда все вот-вот оборвется, многих покидает решимость. А женщины – они особенно слабы и непостоянны. Видимо, страх перед небытием все же овладел Гердой.

Бывает…

Но разве это меняет хоть что-то?

Поддавшись минутной слабости, бедняжка хочет отказаться от того, о чем только что сама молила. Но если послушать ее сейчас, если оставить жить, здесь… так… если обречь на невиданные страдания… Жалеть о несовершенном тогда будут и она, и он. Значит – нет, значит, нельзя слушать.

Пусть сейчас Герда спасовала, пусть дала слабину. Сломленной чудовищными пытками девушке можно. Позволительно. Но тем тверже должна быть рука, дающая ей избавление. И вместе с тем отнимающая у врага нужную ему пленницу. Ведь зачем-то Герда еще нужна магиеру и маркграфу. Раз ее так… раз над ней так…

А он, Дипольд Славный, сорвет этот жуткий опыт. И одним темным экспериментом будет меньше. И одной спасенной – больше.

Дипольд поцеловал хрипящую, дергающуюся из стороны в сторону голову с разметанными волосами. Не очень хотелось целовать ТАКОЕ, сказать по правде, но нужно… Успокоить. Утешить. Если получится. А если нет… Все равно – нужно.

– Не волнуйся, Герда. Скоро все кончится. Уже скоро. Сейчас кончится. Прямо сейчас. Это все, Герда, все, что я могу тебе дать. И чем могу помочь. Пр-р…

Клинок легко вошел меж ребер. Слева. Девушка дернулась. Колыхнулась высокая грудь. Хрип оборвался. Влажные невероятно большие глаза наполнились болью. Одной только болью. И ничем более.

– …р-р-рости.

И так же легко острие меча вышло из спины. Под левой лопаткой где-то. Уткнулось окровавленным концом в камень.

– Прости, – Дипольд выдернул клинок.

Крови почти не было. Мало было крови.

Маркграфу… мракграфу… проклятому Чернокнижнику бедняжка уже не достанется. И Лебиусу ее больше не мучить. Так разве неправильно?

Пр-р-равильно. Все правильно!

Истерзанное тело Герды безжизненно обвисло. Руки и ноги, погруженные в камень, удерживали его в нелепом, недостойном благородной дамы положении. Что ж, за это кому-то предстоит поплатиться.

Пфальцграф вернулся к двери мастератории. Убийство – вынужденное, необходимое, конечно же, убийство Герды – множило его ярость и ненависть. Хотелось убивать еще. Безумно хотелось. Но вместе с боевым пылом и жаждой крови, от которой полнился, наливался силой и дрожал каждый мускул, приходило и холодное успокоение. И трезвый расчет. Ярость и ненависть, как понял Дипольд, тоже бывают холодными и трезвыми.

После смерти Герды словно щелкнуло что-то, прояснилось будто что-то в голове. Мысли не скакали больше неуправляемым табуном кроваво-красных коней, не текли бурным и невнятным потоком багряного цвета. Мысли стали ясными, четкими.

Дельными.

Дипольд теперь совсем иначе видел все, что его окружало.

Во-первых, дверь… Которую рубит, рубит и никак не может прорубить чья-то алебарда. Нет, рано или поздно она, конечно, одолеет неподатливое дерево. Но дверной проем узок, низок и тесен. Некоторое время такой проход можно без особого труда оборонять в одиночку. Тем более с двумя мечами в умелых руках.