Виктор Бурцев - Святой остров

– ЧТО?!! – завизжал профессор, вскакивая с носилок. – Какой еще «морг»?!

– Морг, морг, – невозмутимо закивал санитар. – Ты, дедок, главное не рыпайся: если врач сказал в морг, то, значит, в морг.

Вторую часть его реплики Енски-старший не понял, но и первых двух слов с лихвой хватило.

– А-а-а-а! – закричал он и, презрев травму, как можно быстрее захромал по коридору к выходу из подвала. Санитары проводили его недоуменными взглядами.

– А кто это? – спросил тот, что все это время молчал, меланхолично куря папиросу.

Второй санитар пожал плечами, мельком заглядывая в бумаги.

– Да отставной полковник какой-то, – ответил он. – Тут написано, что его на Дерибасовской грузовик сбил…

А профессор ковылял и ковылял. Все происходящее с ним очень живо напоминало какой-нибудь голливудский фильм «ужасов» про маньяков-медиков: «Зловещий трепанатор» или там «Лор-потрошитель».

– Угораздило же меня ногу сломать, – на ходу причитал Енски, смешно прихрамывая. – И где, главное, сломать, в стране законченных психов. Да они же кого хочешь на тот свет загонят!

В конце темного коридора была дверь, ведущая, как запомнил профессор, на первый этаж госпиталя. Босые пятки неприятно холодил кафельный пол…

«Я здесь радикулит, к чертовой матери, подхвачу! – накручивал себя почтенный археолог. – Или чего еще похуже. Дьявольская страна! Что за сервис? Где у них начальство? Я им покажу, как следует обращаться с подданным ее величества!»

Первый испуг у него быстро прошел, и вместо страха возвратилась ноющая боль в сломанной ноге. Енски протяжно застонал, но нашел в себе силы открыть железную дверь и взойти по лестнице наверх, в приемную госпиталя.

Внезапно профессор увидел чудесные носилки на колесиках, стоящие прямо у лестницы, ведущей в подвал. «Какая удача!» – обрадовался он, со вздохом облегчения плюхаясь на мягкий матрац. Для полного счастья ему нужно было теперь всего лишь несколько минут отдыха, чтобы собраться с силами. Но носилки были такими мягкими, такими удобными, что профессор, сам не зная как, сладко задремал.

…Пробуждение было резким и мгновенным.

– Что такое? – закричал Енски-старший, открывая глаза. Оказывается, кошмар еще не окончился.

– Т-р-рубы Иер-рихонские, – прошептал профессор, безумно вращая глазами по сторонам, потому что вокруг была операционная.

– Не беспокойтесь, с вами все в порядке, – сказала молоденькая медсестра, читающая журнал «Натали», сидя на табуретке рядом. – Просто в палатах совсем нет мест, и поэтому вы пока что полежите здесь.

– Что? – завопил профессор, ощупывая забинтованный живот. – Что вы говорите? Я не понимаю по-русски!

Девушка удивилась, но, как видно, с лингвистической подготовкой дело у нее обстояло несколько лучше, чем у приснопамятных санитаров. На ломаном английском языке она объяснила профессору, в чем дело.

– И вообще не суетитесь, больной, – строго предупредила медсестра. – Вам же только что вырезали аппендицит.

– Дьявольщина! – продолжал орать профессор так рьяно, что даже выскочила его вставная челюсть. – Кафой афендицит? У меня еффе ф дефстве его удалили!

Медсестра пожала плечами и, достав из кармана халата румяное яблоко, с аппетитом надкусила:

– Больной, не кричите, иначе мне придется сделать вам укол успокоительного. Вон у вас на табличке четко указан диагноз: «Острый перитонит». Будете кричать – у вас разойдутся швы.

Енски со стоном упал обратно на неудобную надувную подушку. «Я здесь погибну! – в отчаянии подумал он поправляя челюсть. – Я не выйду отсюда живым. Боже, помоги мне!»

Но это были только цветочки. Ягодки начались, когда профессор в ужасе узнал в пришедших за ним санитарах тех двух бугаев, которые хотели отправить его в морг.

– О? – удивились санитары. – Вот он, наш беглец, а мы его ищем.

– Чокнутый какой-то, – сообщила им медсестра. – По-английски лопочет. Видать, иностранец. Эй, вы, собственно, кто? – решила на всякий случай поинтересоваться девушка.

– Я ученый! – закричал профессор. – Археолог.

– Ага, – хором заржали санитары, – а мы члены-корреспонденты Академии наук.

– Ну, вы чего, парни? – заступилась за Енски медсестра. – Это…

Она заглянула в лежащие у изголовья операционного стола бумажки. Ее черные тоненькие бровки удивленно стали домиком.

– Это Марфа Николаевна Брынчак, пенсионерка. Шестьдесят восемь лет. Инвалид войны. Ей только что вырезали аппендикс. Да что же это?! Разве же он женщина?

Санитары вновь загоготали.

– Надо же, он еще и баба! Баба! Ю а вумен?

– А-а-а-а, – закричал профессор. – Помогите, мне сменили пол! Здесь делают незаконные операции по перемене пола.

– В чем дело? – недовольно осведомился чей-то громкий голос. – Что за крики? Почему операционная до сих пор занята?

Санитары с медсестрой испуганно оглянулись.

– Черт, начальник госпиталя! – прошептала девушка, воровато пряча надкушенное яблоко обратно в карман халата.

– Помогите-е-е! – простонал Енски.

Начальник неспешно подошел к операционному столу и с интересом посмотрел на профессора. Тот ответил ему полным отчаяния взглядом.

– Что, болит? – спросил врач по-английски.

– Угу, – кивнул Енски, имея в виду сломанную ногу.

– Понимаю, – медик кивнул. – Через неделю-другую пройдет.

Внешность у него была человека интеллигентного – аккуратная седая бородка, пенсне. Профессор немного успокоился.

– Вы откуда? Ага, Великобритания. А к нам как попали? У нас ведь специфическое медицинское заведение, только для военных. Ага, несчастный случай на погранпосте. Чудно! Отвезите больного в палату, – распорядился военврач. – И, пожалуйста, поосторожней, не видите, что ли, человек страдает. Нужно быть милосердными к чужой боли.

Механически жуя жвачку, санитары зловеще усмехнулись, но начальник этого, естественно, не видел.

– Немедленно освобождайте операционную! – гневно распорядился он. – К нам только что привезли нового пациента. Какой-то матрос-первогодок кусок швартовочного каната отгрыз, после чего его проглотил. Будем доставать.

– Боже! – прошептал профессор, совсем ослабевший от свалившихся на него неприятностей. – Боже, помоги…

Осторожно переложив Енски на носилки, санитары проворно вывезли его из операционной, в которую двое в белых халатах уже заносили слопавшего кусок толстой просмоленной веревки пациента.

Двери операционной со щелчком закрылись.

– Боже, – повторил Енски. – Куда я попал?

– В одесский военный госпиталь, дедуля, – ответил один из санитаров, сверкая золотой фиксой.

Отчего-то у него ни с того ни с сего прорезалось знание иностранного языка.

– Ты под персональную-то пенсионерку не коси, – ласково предупредил он археолога. – И под иностранца тоже. Это тебе не поможет. Какой из тебя, на фиг, иностранец? Мы тебя узнали: ты тот пьяный отставник, которого «КамАЗ» переехал.