Виктор Бурцев - Святой остров

Да, ее наконец признали полноправным членом научного сообщества. То и дело на ее электронный адрес и просто так, по почте, сыплются многочисленные приглашения возглавить ту или иную археологическую экспедицию, принять участие в престижном научном семинаре, симпозиуме или конференции. Выставки, презентации, приемы… Все это жутко надоело ей еще в юности, когда Бетси еще вела великосветский образ жизни. Тогда она нашла в себе силы резко порвать со всей этой мишурой. И вот теперь добровольно подставляет свою выю под такое же тяжкое ярмо.

Зачем? Да и счастлива ли она?

Личная жизнь так и не сложилась. Нет ни мужа, ни детей, ни даже постоянной привязанности. К сорока годам Элизабет не утратила былой привлекательности. То и дело она ловит на себе заинтересованные взгляды красавцев среднего возраста. Да и многие юнцы еще не считают ее «тетенькой», потерянной для их любовных интрижек. Но это все не то.

Как часто, прогуливаясь по Гайд-парку (дом в Перте уже давно вернула матери, расплатившись со всеми долгами и обязательствами), она наблюдала, как молодые мамаши кормят грудью младенцев. И что-то щемящее подступало к глазам. И на сердце делалось скучно и нехорошо.

А ведь и Бетси могла так! Не упусти она шанс там, в Одессе, после возвращения со Змеиного острова. На пустом месте повздорила с Алексеем, гордо хлопнула дверью. Хотя, конечно, что могло выйти из отношений бродяги-археолога, пусть и аристократического происхождения, и молодого лейтенанта-пограничника, только начинающего свою военную карьеру?

Господи, как же она устала! От науки. От людей. От жизни…

После ухода из активной или, как это называла Элизабет, «сакральной» археологии что-то оборвалось в ее душе. Мигом накинулся десяток женских болячек: артриты, невриты, неврозы. На недавней презентации ее последней книги мисс МакДугал едва не потеряла сознание. «Нервное истощение», – констатировал лечащий врач. Организму, привыкшему к экстремальным ситуациям, явно не хватало адреналина. Еще совсем немного, и она превратится в такую же очаровательную развалину, как профессор Алекс Енски.

Сколько раз за последний год Элизабет возвращалась мыслями к тому моменту, когда вдруг решила стать «серьезным» ученым. И кто, что подтолкнуло ее к этому шагу?

«Видишь? – говорило ей второе „я». – Вот он, триумф. И вот она, цена за него. Не очень ли высока? Ты этого добивалась?»

Нет же, нет! Она никогда не задумывалась о последствиях. По крайней мере не так себе представляла свое будущее в «большой» науке.

«А как? Ты что, не видела перед глазами наглядных примеров? Енски, Пастухова, ставшая все-таки профессором и академиком. Разве твоя судьба не напоминает их собственную с точностью до мелочей?»

Да, но…

«А возразить-то тебе и нечего. Не так ли?»

Так. Все так.

– Ссслово для ответного высступления предосставляетс-ся професссору Элиссабет МакДугал!

Что-то Алекс совсем сдал. Конечно, ведь у него вставная челюсть! Потому и свистит. Как змея.

– Давайте, душшшеччка, – подбодрил ее Енски, ехидно сверкнув желтыми от старости глазами. – И не забудьте по-клонитьссся. Знаю я вассс! Всссе такая шше ссасснайка!

Он кокетливо приложился губами к ее руке.

Старый селадон! Змий-искуситель!

Профессор Элизабет МакДугал взошла на кафедру. Окинула взглядом аудиторию. Скучающие лица коллег, унылые взгляды студентов, вынужденных присутствовать на этой утомительной церемонии, вместо того чтобы оттягиваться где-нибудь в пабе под легкую ненавязчивую музычку.

…И любящий лик Мадонны, склонившейся над младенцем Христом.

Икона поразила Элизабет до самой глубины души. Оксфорд отличался ортодоксальностью порядков. Позволить такое в Зале для торжеств! Кто только мог решиться на столь смелый поступок?

Неведомый художник изобразил Богоматерь с обнаженной грудью! Молодая женщина только-только закончила вскармливать новорожденного. Она отняла у ребенка сосок и вытирала с розового кружка капельку молока, не попавшую в уже насытившийся и закрытый детский ротик. И столько невинного реализма было в этом обычном сюжете, что икона показалась Элизабет живой. Вот Мадонна закончила свое занятие и взглянула на женщину за трибуной. В Ее глазах профессор прочла такое счастье, которое невозможно было выразить обычными человеческими словами.

Они были здесь просто лишними и пошлыми, звуки людского голоса.

Бетси поняла это и, развернувшись, пошла прочь с трибуны.

Под недоуменный ропот обманутой аудитории. Под свист вставной челюсти профессора Алекса Енски. Прочь!

В Темноту…

– Поздравляю вас, Посвященные! – торжественно прозвучал знакомый голос.

Бетси открыла глаза. Перед нею и ее напарниками стояла фигура в красном гиматии, заколотом золотой фибулой, – Ахил Понтарх, Владыка острова Левке.

– Все кончено, друзья! С победой! Тифон вновь повержен. Благодаря силе ваших душ, пылу ваших сердец… Я рад, что мы не ошиблись в выборе!

Странно, но его снисходительная улыбка почему-то перестала раздражать Бетси.

– А как же битва? – растерянно поинтересовался Мочалка Перси.

– Вы ее уже выиграли. Наиболее трудная и утомительная битва – битва с самим собой.

– Наверное, ты прав, Понтарх! – согласился с ним Мережко.

Его товарищи промолчали. Что тут говорить? И так все ясно.

– Мы навсегда это запомним, Ахилл! – вздохнула Элизабет. – Спасибо за урок!

– Да не за что! – невесело рассмеялся Балафре. Кажнется, ментальная борьба вымотала и его.

– И все-таки, – осторожно напомнил лейтенант, – что стало с Тифоном?

– А вон он! – кивнул призрак в сторону сокровищницы.

…У входа в нее появилось новое изваяние – Золотой Дракон, ползающий на чреве. Часть пожертвований просыпалась из хранилища наружу, и Дракон оказался полупогребенным под грудой драгоценного металла.

– Подавился собственным златом, – метнула язвительную реплику баронесса.

– Кстати, о золоте! – вдруг вспомнил Понтарх. – Можете взять небольшую толику себе. Так сказать, на память о наших общих злоключениях. Но… не советовал бы. Мало ли что?

– Ты хочешь расплатиться с нами, Пелид? – с презрением бросила Бетси. – Как с обычными наемниками?

– Опять дерзишь, малышка? – укорил ее призрак. …Без злости, без иронии, устало.

– Мы же теперь некоторым образом друзья. А друзья должны делиться. Мне ведь теперь все это не нужно. Храма нет. Никто не приносит жертв, не совершает возлияний и воскурений перед моим алтарем. Так что берите…

– Лучше бы ты вернул к жизни нашего товарища, – со » вздохом попросила девушка. Балафре грустно улыбнулся:

– Увы… Скорблю вместе с вами, Посвященные. Но, поймите, я ведь не бог, а только герой. Даже не герой, просто Память, давняя, давняя Память… Примите-ка и это. Как Знак, как Память.