Наталья Метелева - Добровольная жертва

– Хорошо, Рона, – подозрительно быстро согласился наставник. – Действительно, подкрепиться на дорожку не помешает.

«Ну не яд же вы мне подложите!» – демонстративно подумала я. Альерг негодующе порозовел. И я вдруг догадалась, почему он так подчеркнуто спокоен, словно я не спутала в очередной раз их крапленые карты. Они уже знали, где меня искать. Я показала им место, куда все равно, рано или поздно, должна была вернуться, потому что если исчезнет та, что меня породила, исчезну и я. Что там от меня осталось, я представить себе не могла, хотя интересно было бы взглянуть со стороны. Может быть, тело. Или призрак. Или нечто иное.

– Ты очень рискуешь, Рона, – с пуховой мягкостью, чтобы не спугнуть меня, сказал опекун. – Твоя интуиция, твой инстинкт безупречны, и мы не рассчитали, что они так сильны. Но ты не обучена сознательно управлять своими действиями. Ты сейчас совсем беззащитна там, в лесу, потому что не перешла сюда полностью. Нет опыта, не хватает сил. Когда мы перемещаем себя в той или иной форме, нас защищает рандр. Это и передатчик, и оружие. У тебя его пока нет. Поэтому мы обеспокоены и, конечно, пытаемся сейчас разыскать тебя. Ты даже не представляешь, как сейчас глупо и опасно твое упрямство! Даже такой необычный конь, как Лэпп, не сможет долго тебя защищать. Ребах, ну хоть ты скажи ей!

Альерг чуть не плакал над моим упрямством. Ребах тоже смотрела умоляюще:

– Роночка, пожалуйста, поверь! Мы же не враги! Тебе надо вернуться, пока не поздно! Пожалуйста!

– А что Лэпп? – Я по-прежнему смотрела только на мастера.

– Я не ясновидящий. И не специалист по лошадиному разуму из-за отсутствия такового. Разве что по ослиному, – горько намекнул он. – Могу только сказать, что животное сильно встревожено.

– Пока! – буркнула я, отправляясь восвояси.

На этот раз растаяла не я, а все мое предательское окружение вместе со стенами. Все-таки ощущение было менее болезненным.

Сильно встревожено – не то определение для описания смертного ужаса Лэппа. Он мелко дрожал, хрипло всхлипывал в изнеможении, но стоял как вкопанный между мной и отвратительной Тварью, медленным гигантским пузырем выползавшей из леса на обширную поляну. Тварь выбрасывала короткие щупальца и подтягивала на них колыхающееся, белесое, в радужных разводах тело, приближаясь пядь за пядью к парализованной жертве. Она была примерно в половину человеческого роста. Внутри полупрозрачного склизкого пузыря что-то непрерывно ворошилось, толкалось, мельтешило и вспыхивало.

Откуда она взялась? Только что, минут пять назад, в лесу было спокойно и радостно! Когда она успела подобраться так близко?! Всего три сажени, и она сожрет верного коника. Мою голову начали разламывать невидимые когти, словно кто-то пытался изъять мозги. Борясь с болью, я закричала, схватила Лэппа за повод и безуспешно попыталась сдвинуть. Я закрыла желтогривому остекленевшие глаза. Он дернулся, отступил на шаг и снова неподвижно замер. Лихорадочно поискав в сумке, я вытащила кинжал и, забравшись в седло, – вдруг он рванет с места прямо на Тварь, – уколола коника до крови. Если он и содрогнулся, то в обшей дрожи это движение потерялось.

Тварь наползала с неотвратимостью ночи, а вместе с ней тошнотворное зловоние. Дункан был прав: что я буду делать, если враг окажется не человеком? Как я остановлю Тварь, в которой не было ничего даже от животного?! Что-то подсказывало мне, что кинжал в нее лучше не бросать: она либо проглотит его, не поперхнувшись, либо лопнет под острием, и тогда неизвестно еще, какая мерзость из нее хлынет. Но, может быть, тогда Лэпп сможет стряхнуть оцепенение.

– А ну брысь! – замахнулась я на ползучую мерзость. – Пошла прочь!

У колена зашебуршало, клапан седельной сумки откинулся, и забытый крапленый туз вывалился, сонно зевая, топорща усы и оглядываясь, чем тут можно поживиться. Я не успела его прихлопнуть. Увидев гигантский шмоток ползущего студня, котяра издал то ли алчный, то ли боевой, но свирепый клич. Увернувшись от моей руки, метнувшейся схватить его за шкирку, он одним махом взвился на нависшую ветку. И так оглушительно рявкнул на чудище, словно в кошачей шкурке зашита была стая разъяренных волков. Тварь замерла, растерянно колыхаясь. Лэпп взбодрился и отступил еще на два шага. Взъерошенный котяра белкой сиганул по веткам, не слыша мои отчаянные призывы, и, хищно выставив весь зубасто-когтистый арсенал, обрушился на пузырь.

Тварь лопнула. Брызнули во все стороны ошметки, вереща и разворачивая липкие радужные крылышки. Кот перекусил пищащее нечто, отшвырнул, тут же сцепился с другой налипшей на него нечистью и с истошными воплями укатился в сторону. Я бросила кинжал в маленькое чудовище, летящее в лицо на неумело трепещущих крылышках, ощерив склизкую алую пасть. Монстр упал. Его разноцветные искрящиеся крылья необыкновенной красоты смялись под копытом ожившего, наконец, Лэппа. Конь опомнился и понесся прочь. Внезапно с неба сорвался солнечный язык, воспламенив дико визжащие ошметки лопнувшего слизня. Конь, подстегнутый огненной плеткой, мощным скачком вылетел из разверзшегося ада. Я тряпочкой взлетела по ветру, успев ухватиться за многострадальную гриву, и до искр в глазах ударилась о седло, когда Лэпп внезапно остановился на другом краю поляны.

Над горящими деревьями реял дракон, изгибая изящную шею, и беспощадно выжигал все пространство, где была Тварь. Все, что вылетело из лопнувшей жути, тут же сгорало в корчах. Там, где Лэпп только что дрожал осиновым листом, полыхал пожар. Дракон поднялся повыше, сделал разворот и начал выжигать лес по окружности значительно большего диаметра, чтобы ни одного случайного следа Твари не уцелело. Я прикинула, что мы окажемся внутри кольца, и отчаянно закричала, понукая лишенного инстинкта самосохранения Лэппа, и не в меру любопытный конек, заглядевшийся уже на сказочную огнедышащую невидаль, соизволил помчаться прочь уже без оглядки, стремясь выйти за пределы круга.

Лэпп превзошел себя в беге, больше похожем на полет, и вскоре мы уже падали с крутого берега в реку и плыли, захлебываясь. Добравшись до спасительного песочка, даже сверхвыносливый желтогривый растянулся без сил. Я скатилась с него и тоже растянулась, все еще не веря в спасение.

Дракон уже изнемогал, но замкнул огненный круг. Красив он был на диво, весь медово-золотистый, сверкавший в лучах солнца, словно чешуя его была из золотых слитков, отполирована или покрыта драгоценными каменьями. Он с трудом набирал высоту, чтобы не сгореть в им же порожденном пламени. Плюнув напоследок в огненный котел, дракон перевалился на одно крыло, развернулся и спикировал прямо на нас. Все правильно: птичка потрудилась, теперь пора перекусить, пока завтрак под боком.