Хафса Файзал - Охотники за пламенем [litres]

– Пойду умоюсь. Скоро встречаюсь с Симах, – доложила она, зевнув.

– С чего вдруг?

– Хотим пообедать, – выпалила Лана.

Стоило Зафире сузить глаза, как сестра тотчас добавила:

– У неё мать заболела.

– Тебе не нужно бегать по домам и изображать лекаря всякий раз, когда кто-то об этом просит. Ты не обязана…

– И ты не обязана, – перебила Лана.

Увидев вспыхнувшее на лице Зафиры удивление, она подошла ближе, взяла её за руку.

– Прости, сестра. Но я… я скоро вернусь.

Зафира обняла Лану, прежде чем та успела сбежать, и крепко прижала к груди.

– Прости и ты, – прошептала она, наконец взяв себя в руки.

Лана отстранилась, чтобы взглянуть на Зафиру, и поцеловала её в щёку.

– Я знаю, – прошептала она.

Однако Зафира умела читать между строк.

Как только Лана исчезла в коридоре, Зафира со вздохом откинулась на подушки. Она взяла джамбию Бабы и кинжал с прямым лезвием, чтобы взвесить их и решить, какое оружие лучше подойдёт против врага.

Враг . С охотой на оленей и кроликов было покончено. Если верить рассказам о Шарре, теперь Зафире предстояло охотиться на монстров. Бороться за жизнь.

Внезапный стук в дверь заставил её подскочить на месте.

«Святые небеса!»

Пульс участился при мысли о Серебряной Ведьме, но логика подсказывала, что та, верно, не стала бы утруждать себя стуком в дверь и просьбой войти.

Зафира распахнула дверь.

На пороге стоял Дин. Волосы его припорошил снег. Зафира приготовилась выслушивать новые причины остаться в Деменхуре и не отправляться на поиски Джаварата.

Однако вместо этого он просто спросил:

– Ты не встречала Охотника?

Зафира улыбнулась. Глаза Дина заблестели при виде её облегчения.

– Насколько мне известно, он взял выходной, – пошутила Зафира.

Дин вошёл в дом и первым делом обратил внимание на рассыпанные перья и новые стрелы.

– Вот это не называется «выходным». – Потерев у очага руки, он склонил голову. – Пойдём со мной.

Зафира не сводила с Дина глаз.

– Знаешь, ты давно уже вышла из роли Зафиры.

– Зато скоро все узнают, какая я красивая. – Она бросила обрезки в корзину.

– Ты заслужила, чтобы люди знали. – Дин нежно улыбнулся.

Кожа Зафиры полыхала при мысли о прошлой ночи на крыше, о холоде на шее. О лицах, окутанных паром дыхания. Об изгибе губ и луне, ласкающей кудри.

– Куда мы пойдём?

– Хм. Может, в «Бакдаш»? – Судя по уверенному тону, решение он продумал заранее.

Зафира, сжав губы, бросила на него негодующий взгляд.

Дин рассмеялся:

– Я знаю, ты ненавидишь всё, что связано с этим местом, но…

– Я ненавижу теоретически , – проворчала она. – Идею одновременно покупать мороженое и жаловаться на морозы в халифате.

– У тебя, Зафира, весьма странный образ мышления. – Дин поднял шерстяной платок и передал ей. – «Бакдаш» – наше место. Он придаёт Деменхуру изюминку. Раньше сюда стекался народ со всей Аравии, чтобы отведать вкусного мороженого. Давай тоже попробуем, а? – Голос его смягчился. – Кто знает, когда ещё у тебя появится такая возможность.

Слова Дина сразили Зафиру. Она вдруг осознала, что не скоро теперь увидит Деменхур. Возможно, никогда не увидит.

Внутренний голос не давал ей покоя, убеждая, что путешествие к Шарру было лишь ложью по поручению. И поручение то могло принести одну только боль. И всё же Зафира видела лицо Серебряной Ведьмы. Понимала, что значит жаждать искупления и винить себя за секундную слабость.

По вине Зафиры отец лежал с синими губами подо льдом и снегом.

Дин глядел в ответ, и, невзирая на молчание, она знала, что он всё понимает. Об этом кричала грусть, застывшая в его прекрасных глазах. Самой несносной чертой Зафиры, как ей казалось, было то, что лицо её всегда говорило раньше, чем язык. Люди постоянно напоминали ей об этом, и их мнение в конце концов стало фактом.

Зафира накинула платок, бросила Дину худой кошелёк с монетами и потянулась к двери.

– Пойдём. Остудим наши губы.

Улыбка Дина значила гораздо больше, чем всё то, что можно было купить за динары.

Выйдя из дома, Зафира невольно съёжилась. Хотя она не была закутана в тёмный плащ, плечи разом выпятились, грудь втянулась, подбородок опустился, губы сжались в тонкую линию.

Нет, она не защищалась от холода.

Дин молчал.

– Зафира, – вдруг позвал он.

Она почувствовала тепло пальцев на подбородке, а мгновение спустя он приподнял её лицо, чтобы посмотреть в глаза.

– Луна не боится ночи. Газель не боится неизвестности. Почему же ты боишься, Охотница?

– Это не то же самое, что неизвестность.

– Это лишь страхи , порождённые Охотником, но пускающие корни в твою душу. Не бойся себя, Зафира.

Она пыталась не бояться. Изо всех сил старалась сосредоточиться на чём-то другом: на докучливой асимметрии домов, бок о бок стоящих слева от неё; на заснеженной равнине, пересечённой похожими на пшеницу стволами Пустынного леса справа. Лес был редкий, бесплодный. Лесной младенец по сравнению с проклятым Арзом.

Неожиданно Дин остановился перед раскинувшимся у дома кустом, безлистным и почти мёртвым. Зафира и слова не успела обронить, как юноша уже повернулся с радостным возгласом, держа что-то на открытых ладонях.

Цветок . Белый, изящный, покрытый корочкой льда. Его шёлковые лепестки аккуратно держались друг за друга.

Зафира невольно вспомнила дюжину диких роз, с любовью собранных Бабой и аккуратно вложенных в детские ладошки. Он крепко обнимал дочь, называя её своей abal . Уже тогда маленькая Зафира знала, что Абаль – имя одной из Шести Сестёр, и оттого всегда чувствовала себя настолько же сильной, насколько любимой.

Дин, приспустив платок с головы Зафиры, продел цветок через тёмные кудри. Колючий стебель царапнул кожу.

– Красота, которая живёт вопреки всему. Даже в самых суровых условиях. – Дин взял её за руку.

– Что за ерунда, – хрипло проговорила Зафира.

Дин рассмеялся. Этот звонкий смех она любила сильнее, чем самый горячий из костров в самую холодную из ночей.

Вскоре они приблизились к рынку. Дин сжал руку Зафиры, и она осознала, насколько быстро и бездумно уходила в себя. С высоко поднятой головой она прошла мимо девочки, хвостиком идущей за матерью. Укрытая шалью, она сжимала в маленьких ручках дымящийся пирог. Они миновали мужчину, который, толкая тележку с коврами, на ходу обещал скидки. Прошли мимо торговца с чемоданом, полным мазей, настоек и лечебных трав. От расценок у Зафиры глаза на лоб вылезли. Повсеместно раздавались возгласы купцов, гам покупателей. Площадь под ногами испускала тепло. Возле прилавка Адиба, где по-прежнему кипела жизнь, добытые Зафирой шкуры передавались от мужчины к женщине, от женщины к Адибу. Покупатели торговались, препирались, пока наконец-то не договорились о цене.