Хафса Файзал - Охотники за пламенем [litres]

Глупые люди, которые пришли сюда, чтобы опустошить ларцы, сделав ставки на верблюдов.

С пренебрежительным вздохом Насир взглянул на шатры.

«Где же он?»

В поисках конфеты, оставшейся с прошлой ночи, Насир запустил руку в карман, да только вместо сладости нащупал прохладную круглую поверхность. Большим пальцем он погладил плоскую мозаику из верблюжьей кости. В одеждах Насира хранились солнечные часы, тусклые от старости, лазурные от окисла; стекло их давно треснуло. Когда-то они блестели на ладони султанши…

«Не время для воспоминаний, болван».

Насир, вздрогнув от эха отцовского голоса, вытащил мятую обёртку с финиковой конфетой.

При помощи маленьких радостей, как, например, отложенная на потом конфета или старые часы из прошлого, Насир напоминал себе о человеческих слабостях.

«Куда пропал треклятый мальчишка?»

К тому времени верблюдов уже вели в сторону арены, а Насиру следовало спуститься до того, как толпа станет непроходимой. Он нетерпеливо барабанил по камню, окутывая пальцы кремовой пылью.

«Я порву на куски этого…»

Неожиданно раздался скрип, и люк открылся. Насир повернулся к источнику шума. Спустя миг на крышу поднялся мальчик с острыми локтями. Барханный котёнок приветственно замяукал и принялся тереться о грязные ноги.

– Гляжу, ты не торопился. – Насир приподнял бровь.

– Я… Не серчайте, прошу. Фавда-эфенди меня не пускал.

Смуглая кожа мальчика-слуги была измазана грязью. Владельца Дар-аль-Фавды не считали уважаемым человеком, но раз мальчику вздумалось удостоить его титула эфенди, значит, так тому и быть.

– Всё готово, господин, – заверил мальчишка, как будто открыть тайну, где найти нужного Насиру человека, было грандиозной задачей.

Насиру понравилось, что мальчик не боялся разговоров. Страшился ли слуга самого Насира? Вероятно. Но разговаривать с ним не трусил.

Насир подыграл ребёнку, чуть кивнув.

– Благодарю тебя.

В ответ на благодарность мальчик выразил непомерное изумление, и, пока гордость раздувала его маленькую грудь, Насир любезно протянул финиковую конфету. Ахнув от удивления, юнец с потрескавшимися губами осторожно потянулся пальцами и с очевидным напряжением развернул восковую обёртку. Когда ребёнок слизнул сахар с грязных пальцев, у Насира сжался живот.

Всё, что ему доводилось видеть раньше, не выходило за рамки крови, слёз и тьмы. Но теперь… Надежда в глазах мальчишки; грязь на его лице; выступающие кости…

– Вы не могли бы… оказать ещё одну милость?

Насир моргнул, не веря ушам. Никогда прежде он не слышал, чтобы кто-то просил его о милости.

– Дети – рабы этих гонок, – осмелился мальчик. – Вы можете дать им свободу?

Насир бросил взгляд на вади, на детей.

– Не погибнут в гонках, так умрут в другом месте, – безразлично ответил он.

– Вы это не всерьёз, – заявил мальчик после долгой паузы.

С удивлением Насир обнаружил вспыхнувший в тёмных глазах гнев.

«И пусть сей огонь никогда не потухнет».

– Спасения ждут лишь герои-глупцы. Угощайся, ребёнок, и не думай ни о чём.

Своему же совету Насиру стоило последовать ещё много лет назад. Он повернулся, не сказав больше ни слова, и спрыгнул с крыши на землю.

Рядом слонялись стражники, одетые в шальвары и чёрные тюрбаны. Старшие из них носили простые таубы [10] Тауб – мужская одежда, похожая на халат с длинными рукавами. до щиколоток и щеголяли густыми усами. Насир никогда не понимал столь ужасной моды на усы без бороды, зато эти вояки решили, что чем длиннее, тем лучше.

Недолго подождав в тени финиковой пальмы, Насир пригнул голову и слился с группой пьяниц, держащих путь на скачки. Они прошли мимо букмекеров, сидящих на низких стульях, и болельщиков, проклинающих заработанные гроши, которые ради азарта недолговечной игры пустили на ветер.

Лёгким шагом верблюды двигались в сторону вади. Дети в пыльных шальварах не отставали. Пальцы Насира дёрнулись, когда мужчина внезапно ударил мальчика кнутом. Пока из обиженных глаз струились слёзы, ребёнок потирал покрасневшее плечо.

Только в Сарасине месть воспитывалась с самого рождения.

Очень немногие возражали против участия детей в скачках, ведь чем легче всадник, тем быстрее верблюд. Поэтому жестокость по отношению к детям неумолимо продолжалась. Кровь в жилах Насира начала закипать, однако он успокоил дрогнувшие пальцы.

Чудовища не несут обязательств перед невинными.

Как только его пьяные спутники наконец-то достигли толпы, Насир, стиснув зубы от зловония, ускользнул прочь. Он протискивался мимо ликующих людей, обходил стороной барханных котят и детей, ищущих объедки.

Наконец Насир добрался до шатров.

Те немногие, куда он заглядывал, оказались пусты. Внутри располагались традиционные места с подушками для частных переговоров или личных мероприятий. Но вдруг Насир заметил оставленный мальчиком красный платок. Он лежал на камне возле седьмого шатра.

Рука потянулась к сабле.

Насир не знал свою жертву. Человек мог быть молодым или же стоять на пороге естественной смерти. У него могли быть дети, которым предстоит смотреть в безжизненные глаза и взывать к душе, что никогда не вернётся.

У жертвы есть имя .

И оно нацарапано на спрятанном в карман клочке папируса.

Насир скользнул в шатёр. Бежевые стены придавали внутреннему убранству мрачный вид затерянной пещеры. В свете, струящемся сквозь прорехи в ткани, вихрилась пыль. На грязном от песка ковре всюду валялись свитки и книги, а над ними, склонившись и что-то выписывая при свете фонаря, сидел седовласый мужчина.

Гам и возгласы толпы усиливались. Скачки начались, перекликаясь с кряхтением верблюдов и криками детей.

Мужчина тёр бороду, бормоча что-то под нос.

Насир нередко задавался вопросом, почему он вдруг перестал сожалеть о людях, на убийство которых его посылали. В какой-то момент сердце прекратило воспринимать всю чудовищность деяний, и даже тьма, омывающая земли Аравии, не имела к тому причастия. Таков был выбор Насира .

Он сам очернял своё сердце.

Наблюдая за спокойным поведением мужчины, Насир решил убить его, не поднимая шума. Однако заметил на свитках тексты, написанные на древнем сафаитском языке. Среди них был даже рассказ об умершем Ночном Льве, человеке смешанных кровей, который в надежде на трон Аравии устроил кровавую резню.

Историк. Мужчина, сидящий перед Насиром, был всего лишь историком. И за это его ждала погибель?

Насир глубже погрузил ногу в хрустящий песок.

– Ах, вот и ты. Долго же ты искал меня. – Историк поднял глаза.

В груди Насира вспыхнуло раздражение. Редко когда жертва вступала в разговоры, даже не пытаясь сопротивляться.