Валерий Большаков - Двойная игра [litres]

Правда, последняя закладка вышла тучной – картонную коробку из-под обуви я набил, как банку селёдкой, сразу двумя десятками магнитофонных кассет «Свема», по четыре рубля пятьдесят копеек штука. Записи шли самые разные – о последствиях безумной ленинской национальной политики, о заложенных межэтнических «минах» в Приднестровье, Нагорном Карабахе или Фергане, о бессмысленной гонке за ядерным паритетом с Америкой, о криминализации советской торговли. Я передал нашим секрет неодимовых магнитов, сообщил, где находится гигантское Приобское месторождение нефти, наябедничал на Горбачёва и Ельцина, чтобы испортить им жизнь, а то пришлось бы этих вредителей тупо стрелять. Много информации я слил, но пока что мой горшок почти полон…

А дальше-то что?

Я так и буду подвизаться на поприще сверхинформатора? Ходить, поминутно оглядываясь, и думать до посинения, то ли так, то ли эдак подкинуть Комитету очередную порцию послезнания, заодно не угодив в расставленные сети?

Да, наверху мою инфу не только приняли к сведению, но уже делают выводы и даже принимают меры. Это радует. Да что там – радует! Я, когда папа сказал о сворачивании программы ЕС ЭВМ, чуть «ура!» не закричал. Это же настоящее обещание расцвета советской микроэлектроники! Как говорится, ни убавить, ни прибавить.

А Пленум ЦК КПСС? Не люблю этого словечка из будущего, но тут и вправду топчик! В прошлой жизни Пленум собрался шестнадцатого апреля. По сути, для того лишь, чтобы турнуть из Политбюро Шелепина, Железного Шурика, окончательно разгромив группировку «комсомолят» в ЦК.

Но в этой реальности Пленум назначен на двадцать девятое число и пройдёт с «экономическим уклоном». Брезжит, брезжит у меня ма-аленькая надеждочка, что и тут я наследил, дал толковые подсказки.

Вздохнув, натянул резиновые перчатки и достал ножницы, махнув ими, как Сталин – трубкой.

– За работу, товарищи!

Конверт вышел плотненьким, но не слишком толстым, хотя я насовал в него целую жменю плёнок. Он уютно разместился во внутреннем кармане куртки – и жёг, угрожая спалить.

Третье письмо я скинул вчера на станции Помошная, что рядом, в Кировоградской области. К соседям там привыкли – первомайцы постоянно толкутся на местном вокзале, чтобы сесть на поезд до Харькова.

А с утра я ударно поработал – и вот оно, четвёртое послание. Пальцы до сих пор болят, столько пришлось колотить по клавишам, а махнёшь рукой – дотягивается уксусный запашок фиксажа.

Выйдя из автобуса на Трудовой, я неторопливо прогулялся мимо скучных пятиэтажек новой планировки – с лоджиями – и свернул к улице Орджоникидзе, застроенной домами из силикатного кирпича, на две семьи каждый.

Я не зря забрёл именно в этот тихий район на окраине – тут легко оторваться от преследования. В узких путаных переулочках даже ясным днём блуждаешь, словно в лабиринте, а если двинуть садами-огородами, сигая через заборы, то обдуришь хоть роту оперативников. Если повезёт, конечно.

Но главный путь отхода пролегал параллельно улице, незаметный за ухоженными или запущенными двориками, – там вспахивал землю глубокий овраг, балка с обрывистыми склонами, заросшими колючим кустарником и хилыми деревцами. Балка тянулась поперёк всего Ольвиополя [24] Ольвиополь – историческая часть Первомайска, расположенная на восточном берегу Южного Буга. , устьем выходя к реке в районе железнодорожного моста. Множество тропок вилось по круче, спускаясь к сырому дну, где журчал невидимый ручей и густела сонная чернота.

Но это там, а здесь в диалектическом единстве с тёмным провалом ярко горели фонари вдоль по улице да уютно светились окна. Повсюду наигрывала музыка, гуляли парочки и весёлые компании, не разбирая, где тротуар, а где проезжая часть. Люди продолжали отмечать выходной, и многие устремлялись туда же, куда и я – к магазину-«стекляшке». Он сиял и блистал впереди, маня любителей дешёвой выпивки.

«Не теряйте время даром – заправляйтесь «Солнцедаром!» [25] Креплёное вино, ёмкое (0,8 л) и дешёвое (1 руб. 25 коп.). Его называли по-разному, но обязательно ёрничая: «фауст-патрон», «клопомор», «огнетушитель», «шмурдяк» и т. п. «Солнцедар» выпускался на основе винного материала, доставляемого в СССР танкерами из Алжира. Получалась весьма убойная смесь, валившая с ног как неопытных студенток, так и бывалых алкашей. Для полноты картины следует добавить, что в описываемое время продавались и другие суррогаты. Например, «Вермут розовый» (1 руб. 08 коп. за 0,5 л), получивший прозвище «Вермуть» или «Сквермут», или настойка «Стрелецкая горькая» (2 руб. 50 коп. за 0,5 л). Народ метко переименовал её в «Стервецкую», а состояние похмелья после распития оной – «Утром стрелецкой казни».

Торговля шла бойко, и гогочущая толпа на крыльце «стекляшки» немного уняла мои тревоги – чем больше народу, тем проще стать невидимкой.

Я нащупал в кармане нашлёпку из пластмассы розоватого тона. Она легко наделась на нос, сжав его, как мягкая прищепка, – и мой орган обоняния обзавёлся хищной горбинкой. Вдобавок я нацепил круглые, как у Гарри Поттера, очки – ещё один театральный реквизит. Спрятался!

Прикрыв голову капюшоном, незаметно натянул хирургические перчатки, шаря взглядом вокруг – по домам, с веранд которых доносились громкие разговоры, перебиваемые взрывами хохота; по «гонцам Золотые Пятки», осаждающим торговую точку.

Я сбавил шаг, прикидывая, где чекисты могли устроить стационарный пункт наблюдения. Лучше всего для этого подходил дощатый киоск для приёма стеклопосуды. Посадят туда сотрудника с длиннофокусным фотоаппаратом – и почтовый ящик под контролем, щёлкай хоть до посинения…

С крыльца «стекляшки» спустился неприметный мужичок в сером плащике, без шляпы, но с папкой под мышкой. Этакий начальственный чин в самом низу карьерной лестницы. «Он был титулярный советник…»

Заботливо придерживая вздувшуюся папочку, мужичок пошагал прочь, а я, независимо миновав очередь жаждущих, прицельно двинулся к заветному почтовому ящику.

Вдруг меня будто подморозило. Я углядел новенькие «Жигули», не замеченные мною ранее, – их скрывали кусты акации. Машина мурчала на холостых оборотах, щуря жёлтые подфарники. Не знаю, может, автовладелец и не прятался вовсе, просто так поставил «Жигуль», что его с дороги не видно, но я мигом взмок, а чувство опасности буквально кричало: «Засада! Назад!» А куда?!

Я сморщился, словно вместо компоту хлебнул горькой микстуры. Лёгкая паранойя? Хорошо бы… А если нет?

Негнущимися ногами приблизился к проклятому синему ящику, отворачиваясь от склада стеклопосуды. Лязгнувшую шторку вверх – и письмо скользнуло в узкую щёлку.