Медина Мирай - Межвремье [litres]

«Надолго ли меня хватит?»

– Хорошо. Так в какой стороне находится эта река?

Это был не первый раз, когда из покоев Ариана доносился тревожный шум, и Ларалайн вновь оставляла бумажную работу, которой решила обременить себя в целях борьбы с чувством вины и ничтожности.

Ее друзья были в опасности, и Ариан не мог подвергнуть ей и принцессу, чью мать безжалостно убил, а сердце – забрал. Не одному Калену приходилось сотрудничать с убийцей родного человека.

Сейчас она стояла на пороге его комнаты, позволив себе лишь секунду наблюдать за его беспомощными попытками встать с пола, и вот уже бросалась к нему на помощь.

– Ты не обязана делать это, – прохрипел Ариан и откашлялся в кулак, словно боялся заразить принцессу своей болезнью.

Это была не простуда и даже не самый страшный вирус. Это было то, от чего не было лекарства, – материнское проклятье, а если точнее – ее твердое нежелание помочь сыну.

– Не обязана, как же. На тебя не посмотришь без жалости.

Ларалайн усадила его за стол и протянула стакан воды. Ариан принял его, не смотря в ее напуганные глаза. В моменты приступов и жара перед глазами вместо принцессы королевства воли он видел окровавленное сердце ее матери. К горлу подступила горячая рвота, и ему пришлось зажать рот.

– Тише, – девушка заботливо помогла ему дойти до ванной, встала у двери и зажмурилась, но не для того, чтобы не видеть ужасное зрелище. Сердце ранило сопоставление того веселого хитроумного Ариана и того, кем он стал теперь.

Шум воды заглушил ее слова:

– Я поговорю с Праетаритум.

Зачем она говорила об этом? Зачем вновь дарила крохотную надежду на желанное Арианом спасение, словно не проходила этих разговоров, словно не слышала твердого «нет» королевы. Ларалайн делала это потому, что иначе не могла. С тех пор как Ариан отошел от королевских дел и часть из них тайно от народа взвалила на себя Даффи, она не могла одолеть собственное убеждение, что этого недостаточно, чтобы снять с себя клеймо бесполезного человека.

Она все еще была принцессой королевства воли. И у нее все еще было желание, которое могло быть исполнено. И она знала: если бы Ариан попросил у нее жизни, она бы согласилась. Но он не просил и делать этого не собирался, даже если бы чувствовал дыхание смерти у себя на щеке. Пока что смерть стояла у двери в его комнату, откуда он выходил, прихорошившись, чтобы в нормальном состоянии показаться слугам и гостям.

«Жизнь Санни действительно продлила его дни, – думала Ларалайн. – Но кто же знал, какими они будут».

И дело было вовсе не в качестве жизни принца, а в убийственной силе признания, коего Ариан при жизни мог не дождаться. Без него его крохотный мир с людьми, что никогда не видели снов, с людьми, оригинальными и единственными в своем роде, был обречен на медленное мучительное существование до тех пор, пока не иссякнут годы принца.

Жители межвремья стали забывать, когда видели солнце в последний раз. Дожди случались, но, как ни удивительно было такое для тех, кто работал в поле, они оказались не только бессмысленны, но и губительны. Последний урожай вышел скудным.

– Тебе нужно отдохнуть. Я попрошу слуг тебя не беспокоить. Не могу понять, как ты держался рядом с парнями.

Прерывистое дыхание стало ответом. Ариан медленно натянул на себя одеяло. Ларалайн не видела его бледного лица, но знала, что в глазах Межвремья стоят слезы.

Раскаяние, обиды, ненависть к себе, жалость и вина – по частичке всего этого в каждой горькой слезинке. Частичке, копившейся в нем всю его долгую жестокую и несчастную жизнь, услащаемую болью других людей. Когда-то. Сейчас же до облегчения было далеко. Так далеко, что, смирился Ариан, он не доживет до него. Он давно их упустил.

– Я вижу его каждую ночь, – выдохнул он в подушку. – Вижу все, что видел он. Вижу, как жестоки были к нему люди. Как жесток был я.

Даффи сглотнула ком в горле. От жалобного голоса того, кого она должна была ненавидеть и презирать, ища способы отомстить за мать, от его частой дрожи и этих хрупких, подрагивающих, словно от холода, сжатых плеч, на глазах ее сверкнули слезы.

– Сколько же боли я причинял людям за всю жизнь, если даже боль одного человека не могу вынести? Что же будет, если я увижу жизнь глазами всех, кому однажды навредил?

– Не думай об этом, – Ларалайн погладила его по голове словно маленького ребенка. Невинного, беспомощного, провинившегося и раскаивающегося. Точно, таким он становился – ребенком, безмолвно требовавшим заботы.

– Ты точно не хочешь убить меня? – внезапно спросил Ариан. – Ты можешь сделать это прямо сейчас и отомстить за свою маму.

Ларалайн опешила:

– Боюсь, что не могу. Что-то мешает мне.

– Совесть? Меня она не терзала, когда я делал то, что сделал.

Она убрала руку с его головы и вздохнула:

– Не будем об этом.

Ариан покачал головой, пустыми глазами смотря куда-то вниз, улыбаясь и глотая слезы.

– Я не понимаю.

– Убивать тебя в таком состоянии – стать ничем не лучше тебя, когда ты вырезал сердце моей матери. Обещаю, выздоровеешь – подумаю.

Но Ларалайн почему-то знала, что он не выздоровеет. Не потому ли так легко давала пустое обещание? Она вышла из его покоев, собираясь вернуться к бумажной работе. На столе ожидало еще три папки.

– Твоя воля действительно поражает, – услышала она за спиной и вздрогнула.

– Ваша мода появляться неожиданно – тоже.

Королева снов спрятала руки за спиной и опустила взгляд, полный уважения.

– Ты бы не убила его, даже если бы он был здоров и стоял перед тобой, желая смерти. Назвать причину?

Ларалайн сама желала узнать ответ на этот вопрос. Почему не было в ее сердце ярости и жажды мести? Почему не скрежетала она зубами каждый раз, когда видела виновника ее разрушенной судьбы? Почему помогала ему и сдерживала слезы, когда слышала его раскаяние?

– Ты сильна духом и горда. Эта гордость не дает тебе убить немощного, провинившегося, но все еще страшно виновного. А что удивительнее – не дает допустить такую мысль.

– Откуда вы знаете, что в моих мыслях?

– Это видно по твоему лицу, действиям, словам и слышно даже по тону. Ведь глубоко в душе ты простила ему эту смерть. В основном потому, что никогда не видела свою мать и не имела к ней привязанности. И потому что благодаря Ариану обрела друзей, которые ближе неувиденной матери. – Самния подошла к ней вплотную. Ее гордый, восхищенный взгляд ласково скользнул по Ларалайн. – Настоящая принцесса и, возможно, будущая королева. Честная, великодушная и всепрощающая. Порой капризная, но в этом твоя изюминка, делающая тебя ближе к народу, живой.

– К чему вы клоните?

В словах королевы снов чувствовался пока неведомый Ларалайн подвох, и даже удивление от того, как точно она считывала ее чувства, не смогло подавить ее чутье.