Антон Бильжо - Капсула бессмертия [litres]

– Да.

– Я знала, что мы с тобой все-таки куда-нибудь смотаемся вместе.

Они снова неслись мимо ресторанов с магазинами – быстроходная Надя впереди, за ней Герман, запыхавшийся и запутавшийся в свитерах – паспортах – билетах.

– Давай скорей.

Мимо «Баскин Роббинс» с примерзшим к витрине ребенком и папой, медленно достающим кошелек.

– Где же это было? – Надя вертела головой.

– Что?

– Да «Зю». Я всегда там сижу. И всегда найти его не могу.

Снова устремилась по невидимому руслу, за ней в завихрениях форватера Пророк.

И вот наконец Zю – ресторан сети паназиатской кухни, адаптированной под российский вкус, – заманчивая темная пещера со свежими ядовито-зелеными вставками. Фирменный стиль свидетельствует о премиальности и экзотичности: в глубокой тени джунглей, под сплетенными ветвями баобаба, среди опаснейших древесных лягушек.

«Ах, вот что ты выбрала для интимной беседы, дитя природы».

В глубине – единственный силуэт. Одинокая девушка, вяло всасывающая свежевыжатый сельдереевый сок. На тонких запястьях – браслеты с черепами, под расстегнутой косухой – платье в крупный горох. Кто она? Дочь олигарха, сбежавшая из-под опеки? Дизайнер? Актриса? Да, похоже, что-то связанное с кино. У нее детское капризное личико.

– Как тебе здесь?

Герман оторвался от одинокой посетительницы и поймал остренький, насмешливый глазок Нади. Она в свою очередь бросила заинтригованный взгляд на девушку с черепами и выбрала столик в другом конце зала.

– Я тут всегда креветки беру, сельдереевый сок и дим-самы с овощами. С гоанским не сравнится, но хоть как-то. Ты что будешь?

– То же самое.

– Отлично.

Музыка соответствовала интерьеру: шум леса и воды, стрекот неизвестных тропических насекомых, звенящие от соприкосновений трубочки Музыки ветра. Надя позвала напуганного, видимо, всей этой обстановкой официанта в зеленом шелковом кимано и сделала заказ.

– Ну, рассказывай, – снова обрушилась всеми своими флюидами на Германа.

– Да все хорошо.

– По работе едешь?

– Нет. – Герман взял в руки и повертел тэйбл тент с акцией от мартини: второй бокал бесплатно. – Я ж уволился.

– Серьезно? Поздравляю. Теперь свободный человек.

Пророк вздохнул: «свободный до последнего».

– Ты, кстати, выпить не хочешь? – Герман кивнул на тейбл тент.

– Перед полетом?

– Ага.

Они взяли два мартини по акции. Надя глянула на свои Happy diamonds.

– Я еще в дьюти фри забежать хотела. Пойдешь со мной?

Третьяковский поднял глаза к потолку, нахмурился и замычал, словно решая, стоит ли потакать женским прихотям.

– Ну что ты, хватит, – толкнула его рассмеявшаяся наконец Надя. – Мне реально помочь надо.

– Ладно, ладно. Выпьем только.

– Так что?

– Что «что»?

– Куды ты едешь, если не в командировку?

– Отдыхать.

– Крутыш. А я вначале подумала, ты ролик для Herz und herz снимать собрался.

– Откуда ты знаешь про Herz und herz? – напрягся Герман.

– Ты же мне сам рассказывал.

– Господи, я ничего не помню.

Официант вернулся из тьмы с добычей. Поставил на стол берестяные лукошки, в которых спали свернувшиеся теплые дим-самы, а также сок, креветки в панировке и мартини.

– Нет, с рекламой я завязал.

– Ясно. Ты, кстати, таблетки принимаешь?

– Это я тоже рассказывал?..

Надя кивнула. Третьяковский поморщился.

– Принимаю. Пожизненно.

– Вот и молодец. Выглядишь уже лучше.

– Пью меньше.

– Это видно.

Пригубили мартини.

– Пора обратно на бурбон переходить, – лихо пошел на вираж Герман.

Надя недовольно покачала головой.

– Ну что?

Она наклонила голову и подставила Пророку длинную ароматную шею, так большую белую кость кладут под морду цепному псу. Он приблизил нос: под смуглой кожей сладко билась жилка. «Укусить», – сама собой явилась мысль.

– Одуряюще.

– Опиши, копирайтер, – насмешливо потребовала Надя.

– Ну… дуновение бриза… – начал Третьяковский, вспоминая их старую игру, прикрывая глаза и романтично шевеля плавниками в пропитанном пробниками воздухе домодедовского «Иль де Ботэ», – …из цитрусового сада, расположенного на морском побережье, в котором свежие ноты лимона и грейпфрута скромно переплетаются с оттенками бергамота… заигрывая со зреющими под лучами южного солнца сочными персиками для того…

– Для чего?

– …для того, чтобы в сумерках спрятаться в прохладную тень сандалового дерева.

– Мастерство не пропьешь, да?

Герман, которого Надя теперь разглядывала с восхищением, млел, как начищенный пятак. Она всегда ценила в нем копирайтера.

– Наверное.

– И зачем ты уволился?..

– Ладно, уволился так уволился.

– Я всегда обожала твои бодикопи. Мы всем отделом читали. Про тебя говорили, что ты гений, знаешь? Все девушки были в тебя влюблены…

– Ой, ну хватит. Мы берем?

Поставила на полку желтый флакон и взяла другой – Angel Thierry Mugler – в виде звезды.

– Ничего не напоминает?

– Сириус?

– Да, твоя звезда. Ты должен идти за своим предназначением, помнишь?

Надя прыснула себе на руку, понюхала.

– Точно. Вот эти.

На кассе Пророк уверенно достал кошелек.

– Зачем?

– Хочу, можно?

– Герман. – Она серьезно, даже строго посмотрела на него, пытаясь всеми силами прикрыть фонтан вздымающейся радости.

– Что?

– Откуда у тебя деньги?

– Сделал один фриланс. – Третьяковский врал беззастенчиво, перебирая в портмоне выданные Петром купюры. – Блестяще презентовал идею.

– Ладно. – Она скользнула по кошельку глазами. – Только в последний раз.

5367 рублей! Ерунда, учитывая общее количество…

Часов в 7 утра Пророка разбудил рингтон: утки поднялись с болот, оттого, что человек с аккуратно выбритой бородкой появился в этих нехоженых лесах, приминая кочки высокими, натертыми до блеска сапогами. Он достал из футляра черный пластиковый лук для спортивной стрельбы с оптическим прицелом.

– Привет, как самочувствие? – это был действительно Петр, его голос звучал успокаивающе, к тому же он улыбался прямо в микрофон – так, наверно, с психами после приступа общаются.

– Норм, – прохрипел Герман.

– Голова не болит?

– Да нет вроде.

– Так, значит, Герман. – Магнитский перешел в тональность штабной крысы, дающей задание агенту в поле. – Билеты тебе привезет курьер через полчаса. Так что вставай, одевайся. Полетишь из Домодедова в четырнадцать пятьдесят пять. Не опаздывай, иначе у нас все накроется.

– Хорошо, хорошо.

– У тебя будет двести тысяч. Этого месяца на три хватит.

– Зачем мне на три месяца? – Пророк уже вырвался из душных объятий лав сита, опустил ноги на холодный паркет, вслушивался, пытаясь понять, что тут не то, к чему он клонит. – Я же тринадцатого лечу.