Ли Бардуго - Девятый Дом

Они легко поужинали и медленно прогулялись назад в Старый кампус. Алекс показала маме двор Вандербильта и их общие комнаты, ее карту Калифорнии и постер с «Пылающим июнем» Лейтона, на который когда-то закатил глаза Дарлингтон. Она позволила Мире поворковать над альбомом, за который время от времени заставляла себя браться для вида, но признала, что не слишком часто рисовала и писала.

Когда ее мать зажгла вязанку шалфея и начала окуривать комнату отдыха, Алекс постаралась не провалиться сквозь землю от стыда. И все же она была удивлена тому, как приятно оказалось вернуться в общежитие, увидеть прислоненный к камину велик Лорен, минидуховку, заставленную поп-тартами. Она чувствовала себя, как дома.

Когда Мире пришло время возвращаться в отель, Алекс вышла вместе с ней, пытаясь не показывать, как тяжело ей спуститься на несколько ступеней на улицу.

– Я не спросила, что случилось, и не собираюсь, – сказала Мира, собирая свой блестящий шарф вокруг шеи.

– Спасибо.

– Это не ради тебя. Это потому что я трусиха. Если ты говоришь, что чиста, я хочу тебе верить.

Алекс не знала, что на такое ответить.

– Я думаю, что летом меня ждет работа. Но это значит, что домой я не приеду.

Мира опустила глаза на свою обувь – самодельные кожаные ботинки, которые она последние десять лет покупала у одного и того же парня на одной и той же ярмарке ремесел. Она кивнула и смахнула с глаз слезы.

Алекс почувствовала, что тоже вот-вот прослезится. Сколько раз она доводила мать до слез?

– Мама, прости.

Мира достала из кармана салфетку.

– Все в порядке. Я тобой горжусь. И я не хочу, чтобы ты приезжала домой. После всех этих ужасных историй с этими ужасными людьми. Твое место здесь. Здесь ты должна расцвести. Не закатывай глаза, Гэлакси. Не каждый цветок может расти в любом саду.

Алекс не могла отделить любовь от злости, охвативших ее одновременно. Ее мать верила в фей, ангелов и видения в кристаллах, но что бы она сказала о настоящей магии? Смогла бы она осознать уродливую правду? Принять, что магия – не что-то позолоченное и благородное, а просто очередной товар, доступный лишь избранным? Но такси уже подъезжало, и пора было прощаться, а не возобновлять старые споры.

– Я рада, что ты приехала, мам.

– Я тоже. Я надеюсь… Если ты не справишься с учебой…

– Я справлюсь, – сказала Алекс. Приятно было осознавать, что благодаря Сэндоу она не лжет. – Обещаю.

Мира обняла ее, и Алекс вдохнула запах пачули и тубероз, напоминающий о детстве.

– Я была плохой матерью, – всхлипнула Мира. – Надо было установить более четкие границы. Надо было разрешать тебе есть фастфуд.

Алекс невольно рассмеялась и поморщилась от боли. Никакое строгое расписание сна и никакие транс-жиры не смогли бы ее защитить. Мать села на заднее сиденье автомобиля, но, прежде чем закрыть за ней дверцу, Алекс сказала:

– Мам… Мой папа…

За эти годы Мира пыталась ответить Алекс на вопросы об ее отце. Откуда он? Иногда он говорил мне, что из Мексики, иногда – что из Перу, иногда – что из Стокгольма или Цинциннати. Так мы между собой шутили. Что-то не смешно. Может, это и не было смешно. Чем он занимался? Деньги мы не обсуждали. Ему нравилось кататься на серфе. Ты его любила? Любила. А он тебя любил? Какое-то время. Почему он ушел? Люди уходят, Гэлакси. Надеюсь, он нашел свое счастье.

Говорила ли мать искренне? Алекс не знала. Достаточно повзрослеть, чтобы понять, что вопросы причиняют матери боль, а ответы никогда не изменятся, и она перестала спрашивать. Она решила, что ей все равно. Если ее отец не беспокоился о ней, то и она не будет о нем беспокоиться.

Но теперь она услышала, как говорит:

– Было ли в нем что-то необычное?

Мира рассмеялась.

– Как насчет всего?

– Я имею в виду… – Алекс не знала, как объяснить, что она хочет узнать, не показавшись сумасшедшей. – Ему нравилось то же, что и тебе? Таро, кристаллы и все такое? Тебе когда-нибудь казалось, что он видит то, чего нет?

Мира посмотрела на Чэпел-стрит. Взгляд ее стал далеким.

– Ты когда-нибудь слышала о едоках мышьяка?

Алекс растерянно моргнула.

– Нет.

– Они каждый день глотали немного мышьяка. Он делал их кожу чистой, а взгляд сияющим, и они чудесно себя чувствовали. И все это время они просто пили яд, – когда Мира снова посмотрела на Алекс, ее взгляд был проницательнее и уверенней, чем когда-либо, без привычного напускного оживления. – Примерно то же я испытывала рядом с твоим отцом, – потом она улыбнулась, и прежняя Мира вернулась. – Напиши после того, как сходишь к врачу.

– Хорошо, мам.

Алекс закрыла дверцу и проводила такси взглядом. Все это время Жених стоял на почтительном расстоянии, наблюдая за их беседой, но сейчас он направился к ней. Он когда-нибудь оставит ее в покое? Ей не особенно хотелось идти в Il Bastone, но, чтобы выяснить, как разорвать их связь, ей понадобится библиотека «Леты».

– Никто не бессмертен , – бросила она ему и увидела, как он неохотно подался назад и исчез в кирпичной стене.

– Твоя мама в порядке? – спросила Мерси, когда Алекс вошла в комнату отдыха. Она успела переодеться в гиацинтовый халат и свернулась на диване.

– Кажется, да. Просто волнуется, как я доучусь остаток года.

– А ты нет?

– Конечно, – сказала Алекс. – А как же.

Мерси фыркнула.

– Нет, не волнуешься. Я же вижу. Итак, загадки Алекс Стерн продолжаются. Ну и ладно. Загадки – это неплохо. В старших классах я два года играла в софтбол.

– Серьезно?

– Видишь? У меня тоже есть секреты. Ты слышала о Блейке?

Она не слышала. Несколько недель, когда она пряталась в «Конуре», она ни о чем не слышала. В том-то и был весь смысл. Но, по словам Мерси, Блейк Кили напал на какую-то женщину у нее дома, и ее муж оборонялся от него клюшкой для гольфа. Криминалисты обнаружили, что нож, который был при нем, соответствует орудию убийства Тары Хатчинс. Ни о Доуз, ни об особняке на Оранж, ни о смертельной мраморной башке Хирама Бингэма Третьего никто не упоминал. Никаких обсуждений «Счастья». Ни слова об обществах. Дело закрыто.

– Я могла умереть, – сказала Мерси. – Наверное, мне нужно радоваться.

Радоваться. Слово повисло в воздухе; его неуместность напоминала мрачный звон колокола.

Мерси опустила голову на подлокотник дивана и уставилась в потолок.

– Моя прабабушка дожила до ста трех лет. Она сама разбиралась с налогами и каждое утро плавала в «Уай», пока не свалилась замертво посреди занятия по йоге.

– Похоже, она была классной.

– Она была последней сволочью. Мы с братом ненавидели ходить к ней в гости. Она подавала самый вонючий чай на свете и ныла не переставая. Но, когда визит подходил к концу, ты всегда чувствовала себя немного сильнее. Как будто ты ее вынесла.