Ли Бардуго - Девятый Дом

– Чувство выполненного долга, – это была одна из любимых фраз матери Алекс. – Тяжелый труд утомляет душу. Хорошая работа кормит душу!

Алекс не слишком хорошо понимала, что, по ее мнению, означает хорошая работа, но это было лучше, чем не делать ничего. Она переписала текст – поскольку ее телефон не работал в этом флигеле, и невозможно было сделать фото, – потом закрыла библиотеку и спустилась по лестнице в гостиную.

– Эй, Доуз, – неловко сказала Алекс. Ответа не поступило. – Памела.

Она нашла Доуз на ее обычном месте, сидящей на полу у рояля с маркером в зубах. Сбоку стоял ее ноутбук, а вокруг лежали стопки книг и ряды индексных карт, как предположила Алекс, с названиями глав ее диссертации.

– Эй, – снова позвала она. – Мне нужно, чтобы ты кое-куда вместе со мной сходила.

Доуз засунула «из Элевсина в Эмполи» под «Мимесис и колесо колесницы».

– Мне нужно работать, – пробормотала она, не выпуская изо рта фломастер.

– Мне нужно, чтобы ты сходила со мной в морг.

При этих словах Доуз подняла взгляд, наморщив лоб и моргая, словно от яркого света. Если с ней кто-то заговаривал, она всегда выглядела слегка выбитой из равновесия, словно она была на грани откровения, которое бы наконец помогло ей закончить диссертацию, которую она писала шесть лет.

Она достала маркер изо рта, беззастенчиво вытерла его о свой узловатый свитер, который мог быть как серым, так и синим, в зависимости от освещения. Ее рыжие волосы были убраны в пучок, и Алекс видела розовый ореол прыща, растущего на ее подбородке.

– Зачем? – спросила Доуз.

– Тара Хатчинс.

– Это декан Сэндоу хочет, чтобы ты туда пошла?

– Мне нужно больше информации, – сказала Алекс. – Для отчета.

Этой проблеме Доуз должна была посочувствовать.

– Тогда тебе надо позвонить Центуриону.

– Тернер не станет со мной разговаривать.

Доуз провела пальцем по краю одной из своих индексных карт.

Еретическая герменевтика: Иосиф и влияние хитреца на Дурака. Ее ногти были обкусаны под корень.

– Разве в убийстве не обвиняют ее парня? – спросила Доуз, потягивая себя за ворсистый рукав. – При чем тут мы?

– Скорее всего, ни при чем. Но это произошло в ночь четверга, и я думаю, что надо в этом убедиться. Разве не для этого мы здесь?

Алекс не произнесла: Дарлингтон бы это сделал, но с таким же успехом могла и произнести.

Доуз неуютно поежилась.

– Но если детектив Тернер…

– Да пошел он в жопу, – сказала Алекс. Она устала. Она пропустила ужин. Она потратила на Тару Хатчинс несколько часов и собиралась потратить еще несколько.

Доуз покусала себя за губу, словно искренне пытаясь визуализировать ход действий.

– Я не знаю.

– У тебя машина есть?

– Нет. У Дарлингтона есть. Была… Блин, – на секунду он словно оказался в комнате вместе с ними, позолоченный и талантливый. Доуз встала, открыла свой рюкзак, достала связку ключей. Она стояла в сумеречном свете, взвешивая их в ладони. – Я не знаю, – снова сказала она.

Она могла говорить о сотне разных вещей. Я не знаю, удачная ли это мысль. Я не знаю, можно ли тебе доверять. Я не знаю, как закончить диссертацию. Я не знаю, не украла ли ты у меня нашего золотого, обреченного на славу, идеального мальчика.

– Как мы туда войдем? – спросила Доуз.

– Я об этом позабочусь.

– А потом что?

Алекс протянула ей листок с записями, сделанными в библиотеке.

– У нас есть все это, верно?

Доуз оглядела страницу. С очевидным удивлением она сказала:

– Неплохо.

Не извиняйся. Просто выполни работу.

Доуз пожевала нижнюю губу. Ее рот был таким же бесцветным, как и вся она. Возможно, диссертация высасывала из нее соки.

– Может, все-таки вызовем такси?

– Нам, возможно, придется очень быстро уехать.

Доуз вздохнула и потянулась за своей паркой.

– Я поведу.

Доуз припарковала машину Дарлингтона чуть в отдалении от морга. Это был старый мерседес винного цвета, годов восьмидесятых – Алекс никогда не интересовалась. Сиденья были обиты карамельной кожей, кое-где изношенной, швы немного прохудились. Дарлингтон всегда сам следил за чистотой машины, но и сейчас она была безупречна. Несомненно, дело рук Доуз.

Словно спрашивая разрешения, Доуз помедлила, прежде чем повернуть ключ в зажигании. Затем машина с урчанием ожила, и они выехали из кампуса на шоссе.

Ехали они в молчании. Вообще-то офис начальника бюро судебно-медицинской экспертизы находился в Фармингтоне, почти за сорок миль от Нью-Хейвена. Морг, подумала Алекс. Я еду в морг. На мерседесе. Алекс решила было включить радио – старомодное, с красной линией, которая скользила по станциям, будто палец, ищущий нужное место на странице. Затем она представила исходящий из колонок голос Дарлингтона – Прочь из моей машины, Стерн – и решила, что в тишине вполне неплохо.

Чтобы добраться до офиса, у них ушел почти час. Алекс сама не знала, чего ожидать, но, когда они приехали, была рада увидеть яркие огни, большую парковку и что-то, похожее на бизнес-парк.

– Что дальше? – спросила Доуз.

Алекс достала из сумки приготовленные ими пластиковый мешочек и жестянку и сунула их в задние карманы джинсов. Она открыла свою дверцу, стянула пальто и шарф и бросила их на пассажирское сиденье.

– Что ты делаешь? – спросила Доуз.

– Не хочу выглядеть, как студентка. Дай свой свитер, – бушлат Алекс был сшит из тонкой шерсти с полиэстеровой подкладкой, но так и кричал: колледж. Поэтому она его и купила.

Доуз выглядела так, словно хочет возразить, но расстегнула парку, сняла свитер и бросила его Алекс, дрожа в футболке.

– Не уверена, что это хорошая мысль.

– Конечно, плохая. Пошли.

Сквозь стеклянные двери Алекс увидела зал ожидания, а в нем – нескольких человек, каждый из которых пытался разобраться со своими делами до закрытия. За столом на задах комнаты сидела какая-то женщина. У нее были пушистые каштановые волосы, отливающие красным под офисным освещением.

Алекс быстро написала Тернеру: Надо поговорить. Затем она сказала Доуз:

– Подожди пять минут, потом войди, сядь, притворись, что кого-то ждешь. Если эта женщина выйдет из-за стола, сразу напиши мне, окей?

– Что ты задумала?

– Поговорю с ней.

Алекс жалела, что потратила монету принуждения на коронера. Теперь у нее оставалась последняя монета, и она не могла позволить себе использовать ее, если все пойдет так, как она надеялась.

Она заправила волосы за уши и шмыгнула в зал ожидания, потирая руки. За столом висел плакат: «Сочувствие и уважение». На маленькой табличке было написано: Меня зовут Мойра Адамс, и я рада помочь. Рада, не счастлива. Не положено быть счастливой в здании, полном мертвецов.