Джеймс Блиш - Поверхностное натяжение [сборник litres]

Отдельные виды рептилий освоили воздушную среду – как некогда на Земле птеранодон. Наиболее крупные из них имеют размах крыльев до трех метров, но отличаются чрезвычайно хрупким скелетом. Гнездятся они в основном на прибрежных утесах южной оконечности северо-восточного континента; питаются главным образом рыбой и – если сумеют угнаться – головоногими летягами. Этих летающих рептилий отличает длинный зубастый клюв; зубы острые, частые, скошенные назад. Другая разновидность летающих рептилий представляет особый интерес, так как у них развилось нечто вроде перьев – разноцветная грива вдоль длинной шеи. Это украшение свойственно только взрослым особям; «молодняк» совершенно голый.

Около ста миллионов лет назад материковые рептилии оказались под угрозой вымирания благодаря усилиям самых мелких своих сородичей; те нашли простейший способ пропитания – поедать яйца крупных рептилий. В результате последние едва ли не поголовно исчезли с лица Литии; а те, что уцелели (например литианский аллозавр), встречаются крайне редко – примерно как на Земле слоны (если сравнить, например, с обилием подвидов слоновьих в плейстоцене). Менее крупные рептилии сохранились лучше, хотя и не в таких количествах, как когда-то.

Доминирующий вид является исключением. Их самки откладывали яйца в брюшную сумку, где и носили до тех пор, пока не начинали выводиться детеныши. Ростом это животное достигает двенадцати футов (считая по макушке); форма черепа такова, что зрение стереоскопическое. Большой палец на трехпалой кисти – отстоящий.

Звездолет снова зарокотал, но Суини не обратил на это внимания. Когда наконец голос капитана Майклджона раздался из громкоговорителя на стене, Суини все еще лежал пристегнутым к своей койке, упиваясь неведомым ему чувством спокойствия. Это новое чувство он не мог бы описать, даже мысленно. Если бы он не чувствовал свой пульс, то решил бы, что уже давно умер. Ему понадобилось несколько минут, чтобы ответить.

– Суини, слышишь меня? С тобой все в порядке?

Едва заметная нотка сомнения в голосе пилота заставила Суини улыбнуться. С точки зрения Майклджона, как, впрочем, и всего человечества, с ним все было не так. В сущности, он был мертв.

Тщательнейшим образом герметизированная кабина с собственным шлюзом наружу без возможности доступа Суини в какую-либо другую часть корабля была тому лучшим доказательством. Как и тон Майклджона: пилот явно обращался не к другому человеку, а к некоему существу, которое следует держать в бункере, надежно запертому на замки и засовы.

В бункере, созданном исключительно для защиты мироздания от того, что внутри, а вовсе не для защиты обитающего в нем существа.

– Естественно, со мной все в порядке, – ответил Суини, расстегнул пряжку и привстал. Он проверил термометр, который все так же показывал неизменные минус 90 градусов по Цельсию – среднюю температуру поверхности Ганимеда, третьей по счету луны Юпитера. – Я, кажется, немного вздремнул. Что случилось?

– Вывожу корабль на орбиту; сейчас мы примерно в тысяче милях от спутника. Я думал, ты захочешь взглянуть.

– Ну да. Спасибо, Майки.

Громкоговоритель на стене ответил:

– Ага. Ладно, до связи.

Суини взялся за поручень и подтянулся к единственному небольшому иллюминатору, ловко перемещаясь по кабине. Для человека, привыкшего к одной шестой гравитации Земли, невесомость, то есть полное отсутствие какой-либо силы тяжести, казалась просто исключительным случаем.

Впрочем, таковым был и Суини. Человеком, однако, исключительным его образцом среди остального человечества.

Суини посмотрел в иллюминатор. Он точно знал, что увидит, так как исчерпывающе изучил все по фотографиям, пленкам с записями телепрограмм, по картам, да и просто глядя в телескоп как у себя дома на Луне, так и на Марсе. Когда вы подлетаете к Ганимеду с нижней точки солнцестояния, как сейчас делал Майклджон, первое, что бросается в глаза, – это огромное овальное пятно под названием «Трезубец Нептуна». Так его назвали первые исследователи Юпитера, так как на старой сводной карте Хоува оно было помечено греческой буквой « пси» . И это название пришлось очень кстати: пятно оказалось глубоким морем с несколькими зубцами, самый большой из которых располагался с восточной стороны, этот зубец простирался от 120-го до 165-го градуса долготы и от 10-го до 33-го градуса северной широты. Море чего? Воды, разумеется. Твердой как камень, навечно замерзшей воды, покрытой слоем каменной пыли примерно в три дюйма толщиной.

К востоку от Трезубца, прямо на север до самого полюса простиралась огромная треугольная область, которая называлась Бороздой, – всклокоченная, непроходимая, распаханная всеми лавинами долина, не заканчивавшаяся на полюсе, а уходившая вверх, в другое полушарие, все больше и больше разветвляясь на своем пути. (Вверх , потому что для космических пилотов, как и для астрономов, север – это низ.) Ни на одной планете нет ничего похожего на Борозду, хотя глядя с нижней точки солнцестояния, когда ваш корабль спускается к Ганимеду в районе 180-го градуса меридиана, скорее всего, она будет походить на марсианский Большой Сырт.

Но на самом деле у них мало общего. Большой Сырт – это, должно быть, прекраснейшее место Марса. А Борозда… всего лишь большая уродливая борозда.

На восточном краю этого огромного шрама на 218-м градусе долготы и 32-м градусе северной долготы возвышается одинокая гора, примерно на 9 000 футов. У нее названия не было, насколько помнил Суини; на карте Хоува она была помечена буквой « пи» . Так как гора одна-одинешенька, ее легко увидеть в хороший телескоп с Луны, когда граница света и тени во время восхода приходится на эту долготу, и вершина горы начинает светиться во тьме как маленькая звездочка. Полукруглый выступ тянется к западу над Бороздой прямо от основания буквы « пи» на карте Хоува. Его края отвесно вертикальные, что довольно странно для мира без каких-либо других признаков складчатых формаций.

Именно на этом выступе жили другие приспособленные люди.

Суини долго смотрел на гору-невидимку с ее горящей, как звезда, вершиной, удивляясь, почему это зрелище не вызывает в нем никаких чувств. Ну, хоть бы какие-нибудь эмоции: раздражение, тревога, готовность… хоть что-то, пусть даже страх. В конце концов, два месяца, проведенных взаперти внутри своеобразного сейфа, должны были пробудить в нем неимоверное стремление не просто вырваться на свободу, а присоединиться к другим приспособленным людям. Вместо этого он оставался совершенно спокойным. Так и не смог вызвать в себе ничего, кроме мимолетного любопытства к пи Хоува, прежде чем его взгляд как магнитом привлек к себе сам Юпитер, нависавший чудовищной громадой и переливавшийся сумасшедшими цветами всего в 600 000 плюс-минус пара-тройка тысяч миль. Но даже этот гигант привлек его только потому, что был ярче. Во всем остальном – ну, планета и планета.