Гейл Карсон Ливайн - Зачарованная Эви [litres]

А пока надо украсть сушеного мяса.

До чего же аппетитным был господин Питер при меркнущем свете дня, от которого скулы казались резче, а губы – ярче!

– До свидания.

Я прикоснулась к его руке – и отпрянула: меня пробила дрожь.

– До встречи. Возвращайся поскорей, любовь моя.

Банда это слышала и покатилась со смеху, кроме ЭЭнса и ССахлУУ, которые свирепо уставились на господина Питера. Я набросилась на них:

– Если вы ему хотя бы ухо надкусите, не видать вам больше сушеного мяса, а я, красивая кобыла, на вас в жизни даже не взгляну!

ЭЭнс прикоснулся к моей щеке:

– Красивая, но глупая.

ССахлУУ погладил меня по плечу:

– Может, эта зверюшка и полюбила тебя. Ты же красивая кобыла. Но когда научишься зЭЭнить, любить эту зверюшку будет все равно что любить куклу.

Я не стала их слушать.

– Я скоро, господин Питер. – (Ой, ну что же я!) – Я бегом.

Тучи нависли ниже, но гроза так и не началась. Я бежала, пока не запыхалась и не пришлось сбавить темп. Надо было тоже назвать его «любовь моя»! Вдруг он не уверен, что я отвечаю ему взаимностью, и это мучает его?

«Чижик, миленький, – подумала я, – моя привязанность к тебе не идет ни в какое сравнение с этим… этим… – Наконец я подыскала слова: – С этим пышным цветением!»

Надо же, как быстро, оказывается, приходит любовь! Ведь я даже не знаю, какие книги любит господин Питер и где он вырос. А вдруг он любит каламбуры? А вдруг сам каламбурит? А вдруг ему нравится слово «изумительный»?!

Ладно, не важно.

Тут меня мигом сбросило с небес на землю.

А вдруг он притворяется, будто я ему нравлюсь, чтобы я помогла ему сбежать из Топей?

Но тогда мы по-прежнему будем вместе, а я сильнее его, даже без зЭЭна. Он это знает.

Я ощущала его чувства. Не исключено, что он был так счастлив, поскольку предвкушал побег, но любил-то он именно меня. Кроме нас с ним, не осталось никого на свете.

Наконец после четырех часов быстрого бега, крупной рыси, а иногда – так мне чудилось – и полета над землей я рассудила, что уже достаточно далеко от той усадьбы, которую я обворовала в прошлый раз, и мой визит будет неожиданным.

Усадьба, выбранная мной на этот раз, была богатая, и хозяйский дом был не просто дом, а прямо-таки дворец: в окнах настоящие стекла, а не промасленная бумага. Наверняка где-то есть собаки, но никто не проснулся. Тем не менее мне стало страшно. Теперь мне есть что терять – не то что вчера.

Я пробежала к сушильне – отдельно стоящему сарайчику. Раз усадьба богатая, значит и добыча меня ждет хорошая. Можно будет съесть часть награбленного перед обратной дорогой.

По обе стороны двери стояли кадки с хризантемами. Обычно вход в сарай так не украшают. Дверь даже не скрипнула, когда я ее открыла. Кто-то смазал петли – хозяйство тут налаженное.

Мне следовало остановиться на пороге, но хризантемы так успокоили меня, что я сразу бросилась внутрь.

Под ногами вместо земляного пола оказалась какая-то доска, и она треснула.

Зазвенели колокольчики.

О-о-о-оххх!

Я рухнула в яму.

Я пролетела с десяток футов и шлепнулась на солому, да так, что из меня чуть дух не вышибло. Звон утих, я отдышалась и огляделась по сторонам, пытаясь понять, куда же попала.

Любопытно. Обычно ловчие ямы устраивают на лис, волков и кабанов. Тогда звери падают на острые колья и не просто попадают в плен, а сразу погибают. Здесь никаких кольев не оказалось. Я ушиблась – и все. Яма была такая тесная, что я могла там только полусидеть.

Что означает подобное милосердие?

Что обитатели усадьбы считают, будто знают, кто их обворовывает. И хотят проучить вора, а не убить.

Звон, должно быть, разбудил спящих. Я напряглась. Скоро я снова буду среди людей.

Причем зЭЭнить я так и не научилась.

До меня донеслись шорохи: люди просыпались, наверное, одевались, зажигали фонари, ведь их глаза не видят в темноте, расчесывались перед зеркалами, которые не ненавидели их.

Надо мной рядами висели полоски сушеного мяса. Я рассвирепела. Еда так близко, а не достать!

Потом к бешенству примешался ужас. Если я не вернусь в Топи, банда сожрет господина Питера – тут двух мнений быть не может.

Стенки моей темницы были из плотной земли. Я попыталась выкарабкаться, но не на что было опереться. Я сорвалась, попробовала снова, опять сорвалась.

Из дома донесся топот ног по ступеням: кто-то спускался. Я в панике принялась рыть землю руками – прямо длинными изогнутыми ногтями. Кусок в несколько дюймов расшатался и отвалился.

Прорыть себе путь на свободу я не успею. Как же быть? Сердце колотилось так громко, что заглушало все мысли.

Шаги доносились уже с тропы к сараю.

Огры сильные.

Я подняла руки, присела, прыгнула. Не достала до краев. Упала, прыгнула снова, опять упала.

Дверь распахнулась.

– Ну что, попался, Дилль, негодник?

Четыре человека посветили на меня масляной лампой и только рты разинули. А я разинула рот, глядя на них.

На их лицах застыла гримаса ужаса. Я в своей тесной яме сделала реверанс.

Они застыли: старик, тощий мужчина средних лет, пышная женщина размером с меня и девочка моего возраста.

Голод и страх сплелись в объятиях.

Я постаралась, чтобы голос звучал помягче, но четырех человек сразу не может зЭЭнить никакой огр.

– Счастлива познакомиться. – Голос у меня был как у простуженной козы. – Я зашла сюда, чтобы передохнуть по пути в Топи. Я ничего плохого вам не сделаю.

Люди немного расслабились, но, конечно, только потому, что я не стала выпрыгивать на них из ямы.

Старик дернул головой в сторону пышной женщины, и та медленно попятилась. Когда она скрылась из виду, до меня донеся ее топот. Сейчас вернется с оружием и, наверное, с подмогой.

Стоило ей уйти, как я ощутила, что они чувствуют: им было страшно, но не до безумия, и меньше всех боялся старик, который, соответственно, лучше всех соображал.

Люсинда, мне едва не сделали предложение!

Если предложение мне сделает один из этих, мы все перестанем бояться.

Меня разобрал нервный смех. По моим прикидкам, до возвращения женщины оставалось минуты три.

Чем меньше старик боялся, тем сильнее злился, огорчался и недоумевал. Злился, потому что его обвели вокруг пальца. Он был полон достоинства, о чем свидетельствовали и прямая осанка, и вздернутый подбородок. Я решила, что он, наверное, хозяин усадьбы и главный среди них.

Мужчина помоложе, тощий как скелет, обладал беспокойным умом. Прочитать его мысли я не могла, но слышала их жужжание. А у девочки страх мешался с восторгом, может, потому, что она увидела огра и осталась жива.

Больные часто боятся, что я буду с ними делать, и мне нужно сначала исцелить их от страха, а потом уже лечить тело.