Гейл Карсон Ливайн - Зачарованная Эви [litres]

Чижик сел на соседний табурет, но от его близости я занервничала – никогда раньше такого не было! – и к тому же только сильнее проголодалась. Я пересела на другую сторону стола. Надо бы пойти посмотреть, как там толпа за дверью, но я боялась, что если они не разошлись, то потеряют голову и вломятся в дом, даже если я просто отодвину занавеску.

Снова повисло молчание. Раньше я всегда рассказывала Чижику о своих больных, а он засыпал меня вопросами.

Спустя четверть часа у моей человеческой стороны назрел вопрос к нему:

– Ты уже привык, что я теперь такая?

– Когда мы в одной комнате, то да. Но когда я выхожу или ты выходишь, а потом мы возвращаемся, для меня это всегда неожиданность. И голос у тебя изменился, и, если ты некоторое время ничего не говоришь, я об этом забываю и потом удивляюсь.

Неожиданность и удивление, а не потрясение и ужас. Вот какие слова он выбрал. Все-таки он добрый.

– А когда мы в одной комнате – только скажи правду! – теперь, когда я уже давно огр, я по-прежнему уродина?

Чижик думал целую минуту.

– Я знаю, – наконец вымолвил он, – что на самом деле это по-прежнему ты.

Пришла мама. Кабаний бок восхитительно подрумянился, и я решила, что людям тоже уже можно его есть, и положила его на блюдо.

Мама проследовала за мной в столовую, следом двинулся Чижик. Столовая выходила в сад за домом, и видно было, что дождь усилился. Интересно, напугала ли непогода толпу снаружи?

Но прежде чем пойти посмотреть, надо поесть. Пока Чижик нарезал мясо, я еле сдерживалась, чтобы не отодрать ребро.

– Хочешь еще чего-нибудь? – несмело спросила мама. – Хлеба? Репки?

Чижик помотал головой, глядя на нее. Мама подняла брови, но промолчала. Он положил мне один-единственный ломоть мяса.

– Я же огр!

Он положил мне еще три куска, а потом увидел, какое у меня сделалось лицо, и добавил еще четыре. Поначалу я ела ножом и вилкой, но очень быстро забыла о манерах. Мама с Чижиком старались на меня не смотреть.

Мы ели молча. Когда обед завершился, я пошла в переднюю гостиную и выглянула в окно. Никого. Я снова проголодалась – или еще не наелась. Вернулась в столовую и слопала остатки. Мама и Чижик ждали новостей о толпе.

– Ушли. Чижик, ты не принесешь мне мешок сушеного мяса из отцовской коптильни?

Он встал.

– Возьми теплый плащ Руперта. Не хватало еще, чтобы ты простудился.

Иногда я становилась прежней – человеком и знахаркой. По крайней мере, так мне казалось.

Проводив Чижика, мама пошла следом за мной в аптеку, села за мой стол и стала смотреть, как я складываю в ковровую сумку чистые тряпки на бинты, самые нужные травы, горшочек меда, хирургический набор, фляжку с уксусом и единственный оставшийся флакончик пурпурины. Напоследок я положила туда подарок от единственного больного-эльфа – портрет прежней меня: бюст размером с кулак.

Вернулся Чижик со свертком из холстины, перевязанным бечевкой.

– Спасибо, солнышко.

Мне отчаянно хотелось тут же разодрать холстину в клочки и слопать мясо, но я сдержалась и убрала сверток в сумку.

Чижик сел рядом с мамой.

– Чижик, Таймон с Графской дороги вполне приличный знахарь. Обращайся к нему.

– Что?!

Я взяла маму за руку – ее ладонь скрылась в моей. Я буду ужасно скучать.

– Мама! Чижик! Мне надо научиться убеждать.

– Нет! – закричала мама. – Они тебя съедят!

– Надеюсь, нет!

– Эви! – Голос у Чижика сорвался. – Эви-и-и! Только не в Топи!

И по нему я буду ужасно скучать.

Киррийские огры жили в Топях. Только огры могут меня научить. Придется обратиться к ним.

Мама и Чижик пытались меня отговорить, но я твердо решила: чтобы хоть как-то выжить в этом обличье, мне нужно научиться убеждать. Не научусь – мне больше никогда не жить среди людей. Никакой надежды обрести любовь. Я останусь огром навсегда – можно не сомневаться.

Я окончательно вымотала их, только когда настала ночь. Чижику пора было уходить. Он поклонился маме, а потом мне.

Я сделала реверанс, чувствуя себя полной дурой.

Чижик повернулся, чтобы уйти, но потом вернулся, взял меня за руку и пожал ее. У меня разыгрался аппетит. К тому же необъяснимо запылали уши.

Мы выпустили друг друга. Он уставился на меня. Я чувствовала, как ему грустно, и кончик носа у него покраснел.

Чижик едва не плакал.

Потом развернулся на каблуках и ушел.

Я не знала, увижу ли я когда-нибудь и его, и маму.

Мама молча сидела со мной в кухне и ждала. Наконец часы на мэрии пробили полночь. Мама обняла меня, хотя от меня опять воняло. Я вышла из дома под проливной дождь, и начался мой третий день в обличье огра.

На улице, как я и рассчитывала, не было ни души. Дженн ближе всех городов располагался к Топям, и сразу за его окраиной была развилка. Я пошла по левой дороге, которая вела мимо опушки Эльфийского Леса и за ним снова раздваивалась. Если пойти направо, попадешь на великанские усадьбы, а оттуда – к Пикам, гористой местности, где обитают драконы.

К моему удивлению, при одной мысли о Пиках у меня сами собой сжались кулаки. Я-то хотела попасть туда человеком, с партией знахарей и в сопровождении отряда стражников. При удачном стечении обстоятельств мы собрали бы пурпурину и не потревожили ни одного дракона. А теперь мне придется поворачивать налево одной. Дальше до Топей нужно будет идти прямо, и вся дорога туда, по моим прикидкам, займет три-четыре дня, если я заставлю обмякшие от страха ноги шевелиться, а еще почти не буду спать. И если по пути меня не убьют.

О Топях никто ничего толком не знал. Туда попадали лишь те несчастные, кто угодил к ограм в рабство, а такие не возвращались. Столетиями короли и королевы пытались истребить этих тварей, но не преуспели – разве что несколько усмирили их и отогнали подальше от городов.

Нас усмирили, нас!

Стража начинала обходить границы Топей, только когда учащались нападения на людей и скот. Рано или поздно все солдаты из патрулей погибали.

Через час-другой мне потребовался отдых. Я спряталась за кусты, что росли вдоль дороги, но оказалось, что от обиды и голода мне никак не заснуть.

Я все думала о маме: она, наверное, тоже не спит. Ночами, когда нам обеим не спалось, обычно из-за денег, мы шли в кухню и находили там друг дружку. Я заваривала чай из теткиной травы – прекрасное успокоительное, – а мама, если было холодно, растапливала очаг. И тогда мы сидели у огня, укутавшись в стеганые одеяла, и играли в загадки, пока не начинали зевать перед каждой отгадкой.

Сегодня загадки были такие: кто заварит маме чай? Кто посидит с ней?

Когда слезы у меня высохли, я села и полезла в сумку за сушеным мясом, но остановилась: нет, не буду рабыней желудка – останусь человеком хотя бы в этом.